Сципион Африканский

Бобровникова Татьяна Андреевна

— Нам нужны, друзья, — сказал он, — смелость, быстрота и отчаянная битва. Предупредим врагов, напав на них первыми… Их поразит неожиданность нашего появления и сама невероятность поступка… Смелостью и счастьем мы превосходим их… Мы нападем на них с доброй надеждой и со стремительной смелостью. Обстоятельства более всего требуют этих качеств ( Арр. Lyb., 16–84).

Он принес жертвы Страху и Смелости, двум самым нужным им этой ночью богам ( ibid.).

Гай Лелий разделил свой отряд на две части, и они с противоположных сторон устремились на лагерь и подожгли его. Скученные, крытые соломой шалаши мгновенно вспыхнули как

сухой хворост. Пламя летело по крышам. Сонные, пьяные нумидийцы не понимали, что происходит. Все были уверены, что пожар начался случайно. Люди гибли от огня, оружия врагов и в страшной давке. Море огня бушевало над лагерем. А Сципион ворвался в лагерь Газдрубала и поджег его. Никто ничего не понимал, люди метались по лагерю, пытаясь потушить огонь, «не сознавая ни себя, ни окружающего». Они не могли и помыслить, что все случившееся — «дело отваги и коварства врагов». Тут наконец добудились Газдрубала. Взглянув на все происходящее, он закричал, что это вовсе не пожар, а Сципион; нечего тушить огонь, надо спасаться бегством. И он тут же бежал, бросив войско. С ним спаслись несколько всадников и зять Сифакс. Все же остальные нашли свой конец в эту ужасную ночь.

«Среди многих славных подвигов, совершенных Сципионом, этот мне кажется самым блестящим и поразительным», — заключает свой рассказ восхищенный Полибий ( Polyb., XIV, 1–5). ^{33}

ВЕЛИКИЕ РАВНИНЫ (203 г. до н. э.)

Газдрубал, сын Гескона, был поражен и растерян. Еще вчера он надеялся превратить Кастра Корнелия в ловушку и со своей огромной армией и флотом запереть римлян между Утикой и Карфагеном. А сегодня он жалкий беглец. Из всей армии уцелело всего две с половиной тысячи человек. Карфагеняне были в ужасе. Многие предлагали сейчас же послать за Ганнибалом. Другие советовали идти к Сципиону и молить о мире. Но большинство членов Совета не утратило присутствия духа. В течение пятнадцати лет они привыкли к непрерывным победам, нелегко было им смириться с поражением.

А римляне ликовали. Они слепо верили в своего полководца, смеялись и говорили, что скоро злополучная война кончится. Публий сжигал добычу в жертву своему союзнику огню, а солдаты почти даром сбывали ее купцам. Карфагеняне же срочно собирали новую армию. Газдрубал обратился за помощью к зятю. Но тот отвечал, что с него довольно воевать со Сципионом, и двинулся домой, не слушая никаких уговоров. Сын Гескона прибегнул тогда к последнему средству — к Софонисбе. Она со слезами заклинала царя спасти карфагенян. И он послушался на свою погибель.

У Газдрубала было теперь около тридцати тысяч войска, то есть все еще, видимо, больше, чем у Сципиона. И вот сын Гескона решил применить к римскому военачальнику тот прием, который чуть не погубил некогда Ганнибала. Он задумал воспользоваться тактикой Фабия Кунктатора. Если уж она удалась в Италии, то тем более должна удасться в Африке с ее необозримыми степями. Войска отступили к самым границам царства Сифакса. Теперь Публий должен был бросить свой лагерь и флот на произвол судьбы и идти в глубь страны. А карфагеняне будут заманивать его все дальше в дикие степи, пока его маленькое войско не погибнет.

Сципион оставил часть армии возле лагеря, взял всего двенадцать тысяч легковооруженных, стремительно повел их к Великим Равнинам, где находились враги, и разбил их так быстро, что ни о каком затягивании войны не могло идти речи. Газдрубал бежал в Карфаген, ^{34} Сифакс — в свое царство ( Polyb., XIV, 6–8). Сципион послал Лелия и Масиниссу с конницей в погоню

за Сифаксом. Они должны были неотступно преследовать его, не давая остановиться и собраться с силами.

Карфагеняне думали, что сам Публий вернется в свой лагерь. Но вместо того он стремительно двинулся к Тунету, оплоту и защите Карфагена, и захватил его прежде, чем они успели опомниться. Так же быстро он захватил и несколько других городов. Теперь он господствовал над всей страной, вплоть до Карфагена. И пунийцы трепетали от ужаса, видя его так близко от себя. Карфагеняне решились на последний отчаянный шаг. Они задумали неожиданно ударить на брошенный римлянами лагерь и, главное, на их флот, состоявший из тяжелых судов. Но Публий заметил их корабли из Тунета, мгновенно разгадал их план и стремительно двинулся на них по суше. Он прибыл на место раньше врагов. «Тут он нашел, что его палубные суда, прекрасно приспособленные для подъема машин и прилаживания их к городским стенам, вообще для осады, совершенно непригодны для битвы на море, тогда как неприятельский флот всю зиму готовился к морскому сражению» ( Полибий). Поэтому о морской битве не могло быть и речи. И в его уме тут же возник план действий.

Когда пунийцы подошли к римлянам, они увидели следующее: весь римский флот был в бухте, причем у входа в четыре ряда стояли на якоре тяжелые грузовые суда, крепко связанные между собой. Они представляли собой своего рода крепостную стену, надежно защищавшую другие корабли. Между ними были оставлены только узкие промежутки, из которых легкие триеры совершали вылазки, как из крепостных ворот. Карфагеняне простояли некоторое время в недоумении перед странной крепостью Сципиона и наконец попытались ее атаковать. После долгих мучительных попыток был разбит первый ряд грузовых судов, после чего отступили ( Polyb., XIV, 10 , 6–11; Liv., XXX, 10). А между тем ненавидевшая пунийцев Африка глухо волновалась. Почва уходила у карфагенян из-под ног.

СОФОНИСБА

Тем временем Лелий и Масинисса упорно преследовали Сифакса. Наконец царь остановился и решил дать им битву. Однако счастье ему не благоприятствовало. Он был разбит, упал с коня и попал в плен к неприятелю. Его с торжеством притащили к Лелию, обрадовав этим более всего Масиниссу, его старинного недруга. Теперь нумидиец начал умолять Лелия пустить его вперед с конницей. Он-де знает, как захватить столицу Сифакса Цирту. Но ему нужен царь Сифакс. А сам Лелий пусть не спеша следует за ним. Просьба Масиниссы показалась Лелию вполне разумной: ведь нумидиец лучше знал свою страну. И вот римлянин отдал ему пленника и отпустил его вперед с конницей, не подозревая, к каким роковым последствиям это приведет.

Масинисса понесся вперед, как сокол. Дойдя до Цирты, он велел гражданам сдаваться и неожиданно показал им их царя со скрученными за спиной руками. Ливийцы были поражены и убиты. Они не смели противиться победителям и безропотно открыли им ворота. Можно себе представить торжество Масиниссы. Он, по милости Сифакса ставший беглым разбойником, спавший на сырой земле и скитавшийся по степям, как дикий зверь, теперь с победой входит в роскошный дворец своего соперника, таща за собой на веревке самого униженного хозяина. Масинисса расхаживал по комнатам дворца, упиваясь его богатством и великолепием и сознанием своего могущества. Вдруг дверь отворилась и в комнату вбежала изумительной красоты женщина и бросилась к его ногам. То была Софонисба, дочь Газдрубала, сведшая с ума Сифакса и погубившая его царство. Не обращая внимания на связанного мужа, она бросилась к Масиниссе…