Сципион. Социально-исторический роман. Том 1

Тубольцев Юрий Иванович

— Отцы-сенаторы! — вскричал Сципион. — Вы знаете, кто есть Магон? Вы имели дело со вторым братом Ганнибала и убедились, что Газдрубал не идет ни в какое сравнение с Ганнибалом. Магон же уступает Газдрубалу, как тот — Ганнибалу! Само имя предостерегает его от завоеваний, ибо, насколько я знаю, в переводе с пунийского языка означает «щит». Его намерение воевать в Италии, если таковое действительно с отчаянья пришло ему на ум, нельзя воспринимать серьезно!

Однако воззвание Сципиона уже не могло погасить эпидемию страха, поразившую сенаторов. С трудом он добился их внимания и разъяснил, что большую часть года будет находиться в Сицилии, готовя дальний поход, и в случае надобности незамедлительно выступит против Магона,

как когда-то Семпроний — против Ганнибала. В Африку же он переправится, лишь после того как с Магоном будет покончено. Кого-то такие доводы успокоили, но общее волнение не утихало. Фабианцы воспряли духом и нагнетали страхи. По залу ходили мнения, что надо отложить вопрос относительно Африки, пока не определится судьба войска Магона. Подобное решение было пагубным для Сципиона, оно означало для него тихое, но жестокое поражение. Тогда Публий поспешно согласился со всеми требованиями Фабия: отказался от набора нового войска и казенных денег, оставив за собою только сицилийский контингент и право вербовать добровольцев и снаряжать их за счет частных средств. После этого Сципион закрыл заседание, считая себя все же победителем. Триумфатором выглядел и Фабий, он полагал, что воздвиг перед Сципионом непреодолимые препятствия.

Публий подошел к Максиму и, пронизывая его экспрессивным взором, сказал:

— Фабий Максим, не думал я, что мои гонцы менее расторопны, чем твои. Но я не имею данных о передвижениях Магона. По моим сведениям, он все еще сидит на острове. Представляется мне также, что знай ты наверняка о его походе в Италию, заявил бы об этом гораздо раньше, дабы еще сильнее мне повредить. Уж не фантазируешь ли ты, Фабий?

— Гонец с Балеар добирается в Рим несколько дней, за это время информация устаревает, — спокойно, но со скрытой насмешкой, заговорил в ответ Фабий. — Я знал о приготовлениях Магона и уверен, что именно в эти дни он отплыл к лигурийским берегам. Мой опыт является порукой истинности сделанного заявления. Как раз так я и сообщил об этом сенату.

— Ах, ты уверен? Так я и думал. Твою энергию и хитрость, Фабий, да обратить бы на благо Родине! Ты добился того, что война с Карфагеном стала чуть ли не личным моим делом. Но меня это не остановит. Ты лишил меня в столь важном предприятии поддержки государства, тем лучше: никто, кроме моих друзей и моих солдат, не посмеет притязать на славу. Одно меня мучает, Фабий, страшусь я за тебя: как-то ты посмеешь взглянуть мне в глаза, когда, добыв Отечеству великую победу, я вернусь в Рим! Ужасно, Фабий, проклясть себя на склоне жизни!

— Не знаю, юноша, — произнес Максим уничтожающе вежливым тоном, — удастся ли мне еще раз взглянуть тебе в глаза, не знаю, вернешься ли ты в Рим, потому не могу сказать, каким взглядом я удостоил бы тебя, но что меня поистине удивляет, так это то, как ты сейчас смеешь смотреть мне в глаза, юноша.

— Что же, Квинт… Фабий Максим, я оставлю последнее слово за тобою как за старцем, но за мною останется последнее дело. И прошу тебя, Фабий, найди в себе мужество дожить до моей победы!

У порога храма Сципион попал в объятия брата Луция и Гая Лелия. Они еще не имели права присутствовать на заседаниях сената и ожидали на улице.

— Мы уже все знаем! — воскликнули они в один голос.

Через несколько мгновений их окружили вышедшие из курии Марк Эмилий Павел, Корнелий Цетег, Квинт Цецилий Метелл, Эмилий Пап и другие соратники Сципиона. На лицах сенаторов лишь временами неуверенно просвечивалась надежда сквозь сумрак озабоченности.

— Формально мы добились своего, но по сути… Боюсь, что из-за ограничений Фабия мы ничего не сможем сделать и только скомпрометируем нашу идею и самих себя, — сказал Ветурий.

— Нет, друзья! — окидывая всех светлым взором, произнес Сципион. — Мы победили! Правда, нам предстоит несколько изменить тактику. Лишившись поддержки государства, мы одновременно избавились

и от зависимости, обрели свободу от всех этих фабиев и фульвиев, которые в противном случае строили бы нам козни на протяжении всей африканской операции. Теперь же нам будет потруднее вначале, зато станет легче потом. Смотрите в будущее с оптимизмом, благо, нам есть куда обратить взор. Назавтра я всех вас, друзья, приглашаю на обед, там и поговорим о дальнейших действиях. Сегодня же мы потрудились достаточно и заслужили отдых.

Сципион подошел к ступеням, ведущим вниз к форуму. При его появлении над волнующейся на площади толпой взвился смерч ликования. Ощутив хмельной дух славы, Публий поднял руку, приветствуя народ, и начал медленно, величаво сходить с Капитолия. На последних ступеньках он задержался и, используя их как трибуну, обратился к народу с короткой речью.

— Квириты! Поход в Ливию состоится и подведет итог этой затянувшейся войне! — провозгласил Сципион. — Сенат отказал нам в помощи по организации этой кампании, но не в силах был запретить патриотам стремиться к победе! Люди, вознесшие свои корыстные страстишки над интересами Отечества, открыто самоустранились из этого грандиозного предприятия нашего государства. Тем лучше! Борьба с Карфагеном становится истинно народным делом, нашим делом, и мы докажем, что не нобили выигрывают войны, а рядовые граждане, народ!

Консул шагнул вниз, толпа покорно расступилась перед ним. Тут по людскому морю пробежала рябь. К Сципиону пробивался какой-то отряд, сплотившийся наподобие «черепахи». В центре этой группировки Публий увидел Эмилию Павлу. Поверх ее торжественной столы была накинута пурпурная палла, что вызвало нездоровое возбуждение у стоящих на склоне Капитолия сенаторов враждебной Сципиону партии. Когда Эмилия в борьбе прорвалась к Публию, ее разгоряченное лицо пылало румянцем, глаза сверкали торжеством, а яркое покрывало спало с головы на плечи, обнажив сверхмодную прическу.

— Ты отлично руководила боевыми действиями своей свиты и по праву облачилась в одеяние триумфатора, — сказал с улыбкой Сципион, несколько ошеломленный поведением жены.

— К тебе, мой консул, невозможно подступиться. Мне пришлось оставить лектику у торговых рядов и вступить врукопашную, — промолвила она лукаво, — а если бы моя палла была обычного цвета, ты бы меня даже и не заметил среди великого множества твоих почитателей.

— Да, триумфальный плащ как раз тебе под стать. И если лицо твое не красно, как у Юпитера, то уж, без сомнения, прекрасно, как у Юноны! Торжествуй с полным правом, Эмилия Павла, мы с тобою победили.

Своим самообладанием Публий сумел внушить плебсу мнение, будто поступок его жены в высшей степени похвален и не содержит в себе ничего предосудительного, нескромного, и народ умилялся, видя Сципиона одновременно в двух лицах: сразу и в мужской, и в женской ипостаси.

Дальнейший путь домой не принес происшествий. В атрии сыновей встречала Помпония. Взглянув на вошедшего Публия, она опустила голову, но через миг, гордо выпрямилась и посмотрела в глаза старшего Сципиона.

— Все хорошо, мой Публий, ты отправляешься в Африку? — почти без вопросительной интонации твердо произнесла она.

— Да, но еще не скоро. У нас много дел в Италии и Сицилии, — стараясь говорить будничным тоном, ответил Публий.

— Да помогут тебе Юпитер и Марс!

— И Венера также, — усмехнувшись, добавил Публий и улыбнулся Эмилии.

— Луций поедет с тобою?

— Да, конечно, ведь он тоже Сципион, — сказал Публий и вытолкнул стоявшего за его плечом брата на передний план.

Ветурия при этом восхищенно взвизгнула, зарделась румянцем, но в следующие мгновение расплакалась.

Обед прошел в домашнем кругу, чинно и холодно. Мысли и мужчин, и женщин были устремлены в будущее, которое грозно нависло над настоящим и выпило из него жизненные соки, отчего эти часы сделались призрачными.