Сципион. Социально-исторический роман. Том 1
Шрифт:
Утром Сципион проводил столичную делегацию на квинкверему Минуция Терма, которая при благоприятных погодных условиях должна была доставить сенаторов до самой Остии, а в противном случае — высадить их в подходящем месте на побережье Италии. Когда флагманский корабль и сопровождающая его эскадра скрылись за выступом береговой линии, Публий повернулся лицом к городу, посмотрел на каменистую вершину Эпипол и ощутил в душе опустошение, унылым образом подобное безжизненному пейзажу господствующей над Сиракузами горы. Столько сил потрачено и всего лишь для того, чтобы отстоять право приступить к настоящему делу!
Клубок отмирающих переживаний и забот тяготил его, как нарыв. Требовалось возможно скорее избавиться
Предаваться безделью Сципион не умел и в качестве отдыха занялся второстепенными, повседневными делами провинции. За этой суетою к следующему дню у него будто сам собою, а реально — в результате скрытого внутреннего напряжения и концентрации духовных сил, вызрел план дальнейших действий, который он без промедления начал приводить в исполнение. По его приказу со всей Сицилии стали собирать продовольствие и прочее снаряжение для армии и доставлять в портовый город Лилибей, туда же во множестве были отправлены и грузовые суда. Сам Сципион еще раз осмотрел предназначенных для экспедиции солдат и, отобрав из них не более половины, лучших, по его мнению, велел им готовиться к походу.
При комплектовании войска Публий старался сочетать вместе пожилых и молодых воинов, прославленных и новичков, темпераментных и спокойных, лихих и тщеславных с расчетливыми так, чтобы создать подразделения, за счет разнохарактерности заряженные внутренней энергией, и колдовал над ними, как халдей над своим зельем. Особое внимание при этом, естественно, уделялось подбору офицеров. Если уж Сципион всех центурионов знал поименно, то военных трибунов и легатов он и подавно изучил досконально, наблюдая за ними в ходе бесчисленных маневров. Однако, следуя давно выработанному правилу, Публий, оценивая людей, пытался представить их поведение в экстремальной ситуации, так как ярче всего человек проявляется именно в критический момент, на изломе судьбы, и с помощью такого своеобразного мысленного моделирования иногда приходил к любопытным выводам. Впрочем, при выборе офицеров приходилось учитывать и немало дополнительных факторов: родственные и дружеские связи кандидатов, симпатии к ним не только солдат, но и народа в Риме, и многое другое. Тысячи нитей связывали войско с Италией, и, привлекая к себе в штаб чьих-либо сыновей или племянников, Сципион обеспечивал покровительство своим замыслам видных сенаторов в столице. Так при нем оказалось даже двое молодых Фабиев.
Решил он оставить в прежней должности и Порция Катона. Поэтому, встретившись с ним после инцидента, Публий сделал вид, будто не знает о его предательстве. С максимальной приветливостью он сказал: «Ты выздоровел, Порций? Я очень рад». Однако эту фразу применительно к данному случаю можно было истолковать не только как проявление великодушия полководца, закрывшего глаза на проступок подчиненного, но при желании — и как насмешку. У Катона было соответствующее желание, и он в словах проконсула усмотрел всего лишь стремление уязвить его.
Вообще, Порций Катон сразу невзлюбил Сципиона и не только потому, что получил заряд неприязни от непреклонного старца Фабия Максима. Марк во всем был противоположен Публию. К любому делу он приступал обстоятельно, не спеша, брал упорством, трудом, и его раздражала кажущаяся легкость, с которой всего достигал Сципион. Тот представлялся ему поверхностным талантом, баловнем судьбы. Подспудно в нем зрела зависть. На протяжении нескольких месяцев Катон наблюдал, как ловко Сципион обходит запреты сената и собирает мощное войско как бы лично для себя. Он видел в проконсуле выскочку, который ради своей славы рискует тысячами жизней, ввергая их в безумную авантюру. Причем у грубоватого плебея Катона сложилось даже физическое неприятие утонченного холеного аристократа
Но в нынешней ситуации Порций ошибался в той же степени, в какой был бы не прав и тот, кто в его положении поверил бы в чистосердечное прощение полководца. Истина, как это часто бывает, находилась посередине. Будучи государственным человеком, Сципион не мог поддаваться ни ненависти, ни порыву великодушия, он обязан был руководствоваться не чувством, а беспристрастным расчетом, исходя из интересов порученного ему дела. Поэтому он и решил, что лучше иметь рядом с собою раскрытого и скомпрометированного противника, чем тайного врага в лице другого офицера, которого мог бы подослать ему Фабий вместо Катона. Причем он и в самом деле оказывал благо квестору, так как изгнание из войска, для какового имелось вполне достаточно оснований, опозорило бы его и навек перечеркнуло карьеру.
Вскоре Сципион и сам был готов покинуть Сиракузы, но тут прибыло посольство от Сифакса и ему пришлось задержаться еще на день. Публий с нетерпением ожидал нумидийцев год назад, теперь же они лишь вызвали его досаду. Располагая после экспедиции Лелия надлежащими сведениями об обстановке в Африке, Сципион знал, сколь глубоко увяз нумидийский царь в интригах карфагенян, и рассчитывать теперь на изменение его позиции было равносильно надежде на чудо, так что визит африканцев не предвещал ничего хорошего.
Сципион умел владеть собою и почти всегда подавлял внешние проявления гнева, но при чтении послания своего недавнего друга это удалось ему с большим трудом. Несомненно, рукою нумидийца водил его нынешний тесть Газдрубал, сам варвар не способен на такое лицемерие. В письме открыто смаковалась измена Сифакса, которая подавалась как всеафриканский патриотизм. От имени царя римлянам с пафосом указывался предел их владений вне границ Африки. А в заключение Сифакс в витиеватой форме угрожал Сципиону войной, если тот ступит на ливийский берег.
Закончив чтение, Публий поинтересовался у послов: осмелились бы они преподнести подобное письмо не римлянину, а какому-либо варварскому царю, и после угрожающей паузы добавил: «Впрочем, я — не дикарь и не наказываю невольных переносчиков заразы. Я покараю истинного виновника оскорбления». После этого Сципион сразу же принялся писать ответ, и поскольку он понимал, что таким посланием пунийцы хотели закрепить разрыв его отношений с Сифаксом, то, вопреки желанию врагов, изгнал из строк свое негодование. Письмо получилось сдержанным и представляло собою совет соблюдать заключенный пред взором богов договор, а также больше доверять тем людям, которые лучше, чем тем, которые ближе. Запечатав пакет, он передал его нумидийцам и велел им немедленно отправляться в обратный путь.
Как ни быстро проконсул управился с посольством, африканцев видели и в городе, и в лагере. Солдаты не знали об измене Сифакса и полагались на его помощь. Во избежание кривотолков, неизменно следующих за неопределенностью, необходимо было как-то сообщить им об итогах визита. Сципион собрал войско и выступил с короткой речью. Он сказал, что все готово к походу, путь в Африку открыт. Рим снял последние ограничения с их действий, одновременно и ситуация в самой Ливии требует скорейшего прибытия римлян: Масинисса давно томится в нетерпении, а сегодняшняя делегация от Сифакса также подтвердила, что римлянам следует срочно заняться африканскими делами. Такая двусмысленность вполне удовлетворила любопытство непритязательных легионеров. Все успокоились, и Сципион дал приказ готовиться к выступлению из лагеря.