Сципион. Социально-исторический роман. Том 1
Шрифт:
А Сифакс так толком и не понял, что произошло, поскольку резкое изменение настроения помутило его рассудок. Ему показалось, будто римляне возникли из-под земли, а Сципион вновь вырос в его воображении до масштаба Родосского колосса. Полководец римлян представлялся ему теперь неким зловещим божеством, властелином тьмы, мановением волшебного жезла разверзшим долину, дабы исторгнуть из Аида своих чудовищ. Нумидиец поник головою и застыл в неподвижности. Вокруг свершалась трагедия избиения массы людей, вновь из войска превратившейся в беспомощную толпу, но Сифакс не шевелился. Его конь почувствовал безжизненность хозяина и заплясал, стремясь избавиться от бесполезного груза. Сифакс спешился и словно врос в землю. Его толкали шарахающиеся из стороны в сторону люди. Он уже не был для них царем, их господином стал страх. Вдруг какой-то импульс, наподобие судороги обезглавленного животного, заставил его встрепенуться.
Задержка, позволившая спастись нескольким тысячам пунийцев, была вызвана небывало упорным сопротивлением кельтиберов. Страшась сдаваться Сципиону, по отношению к которому они проявили жестокую неблагодарность, испанцы все полегли на поле боя и отвлекли на себя внимание римлян. Зато лагерь достался победителям без боя, стража и обозная прислуга, все бросив, загодя разбежалась по окрестностям.
Когда на растерзанной долине не осталось ни одного живого врага и утомленные солдаты вереницами стали возвращаться к своему стану, Сципион отер пот с лица и ощутил неподъемную усталость, превышающую ту, которую он некогда познал, будучи рядовым участником битвы, хотя сегодня ему почти не пришлось затрачивать физических сил. Однако Публий покинул свой пост, лишь отдав необходимые распоряжения и дождавшись их исполнения. Он отправился в лагерь, после того как были вынесены раненые и собраны тела погибших сограждан, а на поле боя на ночь выставлена охрана.
Во вторую стражу ему принесли списки павших воинов. Величина потерь не превышала расчетного значения, и как полководец Сципион мог быть доволен исходом сражения, в котором враг практически лишился всей армии, тогда как его собственное войско почти не пострадало, но при просмотре скорбного перечня глаза жгли знакомые имена, и радость победы меркла. Впрочем, никто из его близких друзей даже не был ранен и, утешая себя этим, Публий перешел к изучению списка отличившихся, обдумывая распределение наград.
На следующий день Гай Лелий во главе италийских всадников пустился преследовать Газдрубала, который, как услужливо сообщили перебежчики, держал путь в Карфаген, а Масинисса с африканской конницей направился в сторону Нумидии вдогонку за Сифаксом. Остальная часть войска занялась захоронением погибших. Когда отпылал погребальный костер, Сципион отвел своих солдат в лагерь, давая возможность окрестному населению предать земле тела соотечественников. Сами римляне, исполнив долг перед мертвыми, обратили внимание на живых. Они снарядили обоз с ранеными и под охраной значительного отряда отослали его в основной лагерь. Управившись с последствиями сражения, Сципион приступил к покорению вражеской страны, лишившейся защиты в лице армии.
В этом деле Публий стремился в большей степени использовать свой дипломатический талант, нежели военный. Он без устали разъяснял пунийцам, что желает процветания их народу, а цель войны видит только в ниспровержении воинственной партии в Карфагене для обеспечения прочного мира как в Европе, так и Африке. Следовательно, согласно уверениям Сципиона, его союзниками должны стать все добрые люди ойкумены независимо от их национальности, тогда как возбудителем войны может быть, наоборот, лишь худшая часть человечества, стремящаяся жить за чужой счет. Свои слова он старался подтвердить поступками и с беспристрастием верховного арбитра судил поведение пунийских общин, исходя из ценностей проповедываемой им идеологии. Тех, кто внимал Сципиону, римляне осыпали всяческими благами, но жестоко карали строптивых. Вышколенные солдаты нигде не допускали беззаконий, никто не злоупотреблял правом победителя, безукоризненно соблюдались все договоренности.
Однако в сравнении с опытом проведения подобной политики в Испании здесь результат оказался неблестящим. Усилия римлян привели лишь к тому, что с приближением их войска пунийцы на некоторое время делались честными из соображений выгоды. Как выяснилось, в этой стране гораздо больше прочих ценится коммерческий талант, а звон серебра заглушает не только доброе слово, но и грохот оружия. Самым верным средством отпереть городские ворота оказался подкуп. Иногда в качестве такового выступала власть в своем городе, даруемая победителями, но чаще дело устраивалось с помощью обычной взятки. Прежде Сципион завоевывал города, теперь же вынужден был покупать их.
Тут внезапно расцвели недюжинные способности квестора, который чрезвычайно полезно действовал на открывшемся поприще. Катон сочетал в себе пунийскую жадность, греческую смекалку и римское упорство. Он насмерть торговался с представителями всевозможных партий и группировок и был столь же страшен для пунийцев на переговорах, сколь Сципион — на поле боя. Его дотошная пытливость выявляла в перечнях подлежащих финансированию политических деятелей «мертвые души» и малолетних детей местных сенаторов, в представленных на утверждение планах захвата города — лишние дорогостоящие мероприятия и намеренное завышение противоборствующих сил, также вздувающее цену. Причем Катон сговаривался одновременно с несколькими соперничающими партиями и благодаря проискам одной из них раскрывал хитрости другой. Часто ему удавалось устраивать дела так, что враждующие группировки, вконец одураченные им, финансировали своих противников, и, покупая город у одной партии, он продавал его другой, в результате чего, приобретя тысячи людей с их жилищами, закромами, надеждами и мечтами, еще и оказывался в барыше за счет самой сделки. А иногда настойчивость Катона приводила к успеху совсем неожиданным образом: к Сципиону приходили в пух и прах разгромленные квестором пунийцы и говорили, что они согласны на любые условия римлян, если только их избавят от новой встречи с «зеленоглазым змеем».
Правда, «завоевания» Катона длились недолго. Однажды он попытался устроить разнос проконсулу за его презрительное отношение к деньгам и нерасчетливость в тратах и был отстранен от дел. Во время этой сцены Сципион впервые впал в явное раздражение и вытолкал Катона в шею, крикнув вдогонку, что катонам пристало гоняться за деньгами, а Сципиона они сами найдут. Назавтра экстраординарным квестором был назначен Гай Лелий, отныне совмещающий три должности. Катон же, собрав пожитки и разбросав по лагерю угрозы, отбыл в Рим.
Между тем римляне успешно продвигались в глубь Африки, лишь изредка применяя силу. Интриги, разъедающие пунийскую верхушку, не опускались до масс, и со стороны казалось, что страна добровольно склоняется перед италийскими пришельцами, видя в них защитников от опостылевших вечными притязаниями карфагенян. Однако, по мере удаления от прибрежной, купеческой области, пришлось вновь менять стратегию. В края земледельцев слабо проникала роскошь, чурающаяся тяжелого труда. В меньшей степени пораженные вирусом богатства крестьяне крепко стояли на своей земле, каковая и являлась для них основой понятия Родины. Это коренным образом отличало их от тех, кто измерял жизнь деньгами, не имеющими Отечества и служащими в равной степени всем. Подкуп здесь был неуместен, результаты применения силы не оправдывали средств. Без особого успеха повоевав с местным, большей частью ливийским населением, римляне повернули к Карфагену. Их поход и без того затянулся, им оказались подвластны огромные территории, и дальнейшие завоевания не имели смысла, так как не хватало сил для охраны подчиненных городов. Власть римлян в контролируемой зоне в основном держалась за счет марионеточных правительств и при всей ненадежности на первое время обеспечивала им поддержку. Благодаря этому материальные потребности войска были удовлетворены сполна. Кампания окупила себя, и Сципион располагал теперь ресурсами для продолжения войны в течении еще нескольких месяцев.
Держа путь в свой лагерь, римляне мимоходом постращали карфагенян, чинно проследовав через окрестности их столицы. И тут в Карфагене раздался истошный вопль: «Сципион у ворот!» Толпы крестьян, бросив хозяйство, ринулись под защиту городских стен. Используя двуногих носителей, Страх со всей округи устремился в центр пунийского государства, чтобы прочно обосноваться там на ближайшие годы. Стараясь отвлечь людей от неистового преклонения пред этим новым божеством, власти заняли их военными приготовлениями. Укреплялись самые мощные в мире стены, наращивались высочайшие башни, ковалось оружие, которым здесь давно разучились пользоваться, полагаясь на наемников.