Сципион. Социально-исторический роман. Том 2

Тубольцев Юрий Иванович

Греки оценили дисциплинированность и порядочность римлян, но гораздо большее впечатление на них произвел факт их успеха и неудачи македонян. На сторону римлян встали этолийцы и полуварварское племя афаманов, но сделали они это весьма своеобразно: принялись разорять и опустошать те области, откуда римляне изгнали Филиппа. Консул досадовал на горе-союзников, дискредитирующих его замысел, и дивился тому, как греки умеют доставлять друг другу неприятности, но пока он не мог совладать с ними.

Пройдя по Фессалии, Тит Квинкций стал смещаться к центру Греции. С городами, открывающими перед ним ворота, он поступал как друг, а с теми, которые под давлением македонских гарнизонов оказывали сопротивление, — как враг. В большинстве случаев ему сопутствовала удача, но не эти мелкие города, каковых в Элладе были тысячи, интересовали его: он подбирался к Пелопоннесу. К тому моменту, когда консул овладел северным побережьем коринфского залива, его брат Луций Квинкций,

командовавший флотом, подоспел со своими силами с другой стороны и обосновался у коринфской гавани. Окружив таким образом ахейцев, Фламинин направил к ним посольство.

Едва только римляне завладели инициативой в войне, к власти в ахейской федерации пришла проримски настроенная группировка. Но все же большая часть олигархов там по-прежнему ориентировалась на царя, ибо право собственности и внутриполитическое могущество этого класса зиждилось на македонском оружии. Потому на союзном съезде, обсуждавшем предложения римлян о мире и сотрудничестве, возникли волнения, едва не переросшие в гражданскую войну.

Изложив дело, римские послы, как обычно, подкрепили свои доводы речами самих греков, на этот раз родосцев, пергамцев и афинян. Была здесь и делегация Филиппа. Идеологическое наступление римлян одолело робкую защиту македонян, и простой люд, издавна ненавидевший иноземных господ, внял их доводам, надеясь с помощью римлян освободиться от македонского гнета. Об опасности попасть в зависимость от заморской державы здесь пока не думали. Видя, что настроение масс склонилось в пользу римлян, стратеги из числа промакедонской олигархии воспрепятствовали проведению голосования, при этом яростно внушая народу, будто высшим проявлением демократии является лишение людей возможности высказаться. Не будь поблизости римлян, пергамцев и родосцев, народу пришлось бы уверовать в это, но в данном случае ему было к кому взывать о помощи.

Борьба продолжалась три дня. Наконец Аристену, главному стратегу союза, ориентирующемуся на римлян, удалось убедить богачей, что им в любом случае предстоит иметь дело с Римом, и вопрос состоит лишь в том, какую роль изберут ахейцы: добровольного союзника или подвластного народа, побежденного силой и подверженного действию жестокого права войны. Олигархи протерли глаза и увидели, что консульское войско во всей красе и мощи стоит в Фокиде, отделенное от Пелопоннеса узким проливом, римский флот блокировал полуостров у Коринфского перешейка, а вот македонские сариссы при всей своей длине нигде не просматриваются. Это возымело решающее значение. Ахейская верхушка посчитала за благо изъявить дружелюбие к более могущественному господину, полагая, что в таком случае ее закрома могут пока остаться в покое, а в будущем надеясь оправдаться перед Филиппом безвыходностью положения и даже свалить вину за собственную измену на самого царя, якобы бросившего ахейцев на растерзание врагу. Голосованию более никто не препятствовал, и ахеяне приняли предложение римлян. Для заключения официального договора следовало получить одобрение еще и от римского народа, но совместные действия союзников начались немедленно.

В то время Коринфом безраздельно владели македоняне: он не входил в ахейскую федерацию. Римляне решили захватить этот важнейший стратегический пункт и передать его ахейцам, чтобы тем самым скрепить новую дружбу и заодно открыть себе доступ в Пелопоннес. Операцией руководил Луций Квинкций. Греческую твердыню штурмовали сразу и с суши, и с моря, но безуспешно. Македонянам удалось отстоять Коринф.

На этом летний сезон, годный для ведения боевых действий, завершился. Следовало готовиться к зиме. Но Тит Фламинин, опасаясь, что ему не будет продлен империй на следующий год, продолжал штурмовать принадлежащие македонянам города. Царские владения неумолимо таяли, и в конце концов Филипп был вынужден предложить консулу переговоры. Совершая такой шаг, он не столько надеялся прекратить войну, ибо уже достаточно знал соперника, сколько рассчитывал выиграть время и сбить наступательный порыв римлян. В свою очередь и Квинкций был заинтересован в дипломатической игре, так как в ином случае, пусть бы он даже успел овладеть десятью или двадцатью городами, это не дало бы требуемого результата, не сокрушило бы вражескую державу, а переговоры означали если и не финал войны, то, по крайней мере, промежуточный финиш. Достигни он хоть частичного соглашения с Филиппом, было бы о чем рассказать в Риме, когда в ходе ежегодного зимнего раунда политической борьбы друзья будут отстаивать его интересы в сенате и на Комиции. Правда, Квинкций мечтал повышенной активностью вызвать Филиппа на генеральное сражение, но он понимал, что после летних неудач царь не отважится на такое дело, и поэтому без особого воодушевления, но все же принял приглашение соперника встретиться для беседы. Филипп прибыл на переговоры с небольшой свитой, а Фламинина окружала толпа его союзников, добросовестно собранных им со всей Греции, включая Ионию.

Консул кратко изложил прежние условия об освобождении городов Эллады от македонских гарнизонов и о предоставлении

им гарантий в организации самоуправления. Царь отнесся к услышанному гораздо спокойнее, чем несколько месяцев назад, поскольку уже был соответствующим образом сориентирован во время первого свидания с Квинкцием. Но вот к чему он оказался не готов, так это к разговору со своими недавними подданными, зависимыми, полузависимыми, дружественными и союзными греками, каковые теперь обрушили на него град требований и претензий, а заодно — укоров и обвинений. Так прорвалась сковывавшая их души плотина более чем столетнего рабства у Македонии. Этолийцы, ахеяне, пергамцы и родосцы обязывали Филиппа не только освободить оккупированные города, но и восстановить разрушенные, а также — возродить поля, усадьбы, рощи и так далее и тому подобное. При этом они, перебивая друг друга, бросали ему упреки в давних прегрешениях и в проступках лишь ожидаемых. Они выставляли ему все новые и новые условия и тут же кричали, что он все равно ничего не выполнит, ибо нечестен и коварен, после чего опять требовали и требовали… Филипп пытался отшутиться, но постепенно распалился сам и обрушился на греков с ответными обвинениями. Этолийцев он упрекал в беззаконии, ахейцев — в измене, а всех вместе — в недомыслии и мелочности. В подобных перепалках прошел первый день переговоров.

Назавтра Филипп намеренно сильно запоздал якобы потому, что перебирал в уме все уступки, каковые намеревался сделать грекам, и попросил позволить ему в целях экономии времени объясниться один на один с консулом. Греки долго возмущались такой просьбой, и вечер уже замаячил на западе розоватыми оттенками небес. Под угрозой полного срыва переговоров римские союзники смирили гонор, и состоялась аудиенция полководцев. Этот разговор, ввиду отсутствия помех со стороны, продолжался недолго, и по его окончании Квинкций сразу же объявил грекам результат. Царь действительно соглашался на многие требования противоположной стороны, хотя, конечно же, не на все. Так, например, он выражал готовность отдать ахейцам Аргос и Коринф. В качестве итога одного года не особенно сложной войны достигнутое соглашение могло считаться вполне приемлемым. Но, увы, греки больше обращали внимание не на то, что им возвращали македоняне, а на то, что они оставляли себе. Перед их несговорчивостью обращались во прах все дипломатические усилия римского консула и македонского царя. Тогда Филипп, возможно, по тайному совету Квинкция, предложил отправить послов в Рим и окончательно решить все вопросы в сенате. Этолийцы и ахейцы заподозрили в пожелании царя некое опасное плутовство и уступили лишь уговорам Фламинина, напомнившего им, что наступающая зима в любом случае прервет боевые операции и лучше использовать неблагоприятное время для переговоров, чем потерять его впустую.

Пока посольство македонян, греков и делегация из штаба Квинкция добирались в Рим, там прошли выборы магистратов. Высшую должность народ вверил Гаю Корнелию Цетегу и Квинту Минуцию Руфу. Оба консула принадлежали к ближайшему окружению Сципиона, но оба они не вняли увещеваниям принцепса, а также своего друга, и изъявили претензию на командование в Македонии.

В данном случае помощь Сципиону пришла из оппозиционного лагеря от плебейских трибунов Луция Оппия и Квинта Фульвия, посчитавших кандидатуру Квинкция более приемлемой для себя, чем Корнелия или Минуция. Ввиду их протеста, рассмотрение вопроса было передано из Комиций в сенат. В Курии очень постарались посланцы Фламинина, которые не столько занимались обслуживанием переговоров сената с македонянами и греками, сколько рекламировали летние успехи своего полководца. При поддержке Сципиона им удалось убедить сенаторов в том, что балканская кампания идет нормально и не следует мешать Квинкцию довести начатое дело до конца. В итоге оба консула получили назначение в Италии, а Фламинин в ранге проконсула остался в Греции.

Разговор с царскими посланцами продолжался недолго. Обильное словоблудие македонян не ввело в заблуждение сенаторов, быстро раскрывших суть этого предприятия Филиппа, состоявшего в том, чтобы еще раз произвести разведку в стане врага и одновременно отвлечь римлян от войны. Люди Квинкция по достижении главной цели тоже перестали интересоваться диалогом с противником. Таким образом, дипломатическая миссия исчерпала себя, выполнив скрытые задачи и оставив без внимания провозглашенные. Римляне потребовали от македонян полного освобождения Эллады и с тем отправили их на родину. Умы государственных мужей всех стран, задействованных в балканском конфликте, вновь обратились к войне. Приближалась весна.

Тит Квинкций Фламинин за год вполне освоился в Элладе и намеревался сразу же с началом летней кампании приступить к решительным действиям. Однако, прежде чем двинуться на саму Македонию, следовало обеспечить себе надежный тыл, то есть заручиться дружественным расположением всей Греции. Большая ее часть уже была связана с римлянами узами договоров, договоренностей, а также наличием италийских гарнизонов в одних городах и власти проримской аристократии — в других. Последней крупной силой Эллады, все еще ориентирующейся на Филиппа, оставалась Беотия.