Screenplay 2. Зачарованная
Шрифт:
– И чей же? Твоего нового любовника? – он рассвирепел от своей догадки, и его лицо, налившись кровью, стало похоже на кусок мороженого мяса.
– Максим, – я позволила себе упрёк в голосе. – Посмотри, я вывихнула ногу. Моя начальница предложила пожить у неё, потому что здесь есть прислуга, которая ухаживает за мной.
– И где же она сама? Эта твоя начальница?
– Уехала в командировку в Брюссель.
– Врёшь! – рявкнул он. – Ты спрятала своего мужика!
– Пусть твои люди обыщут дом, они не найдут здесь ни одной мужской вещи. Если я скрыла мужчину, его вещи я не смогла бы спрятать
Максим застыл в нерешительности, сверля меня пьяными глазами. Наконец, его лицо смягчилось.
– Кто здесь ещё, кроме тебя?
– Только я и Марта, – я кивнула на горничную.
– Свободны, – бросил он своим прихвостням. – Приедете за мной завтра.
Я наконец могла дышать полной грудью. Кажется, он не собирается меня убивать. Как только за его янычарами захлопнулась дверь, Максим подошёл и навис надо мной огромной, плавно раскачивающейся горой.
– Я очень скучал по тебе, Катенька.
– Я тоже… скучала, – сказала я, подняв на него глаза.
Какое-то время мы разглядывали друг друга.
– Не нравится смотреть на меня пьяного? – спросил он.
– Я не люблю пьяных, говорила уже тебе об этом. Боюсь их.
– Ничего, Катюша. Сейчас я приду в себя, дай мне две минуты. Эй, – крикнул он забившейся в угол Марте, – сделай-ка мне кофе. И где тут у вас кухня?
Я проводила Максима в столовую. Он рухнул на стул, разбросал ноги, натужно сопя, начал шарить по карманам, недовольно бубнил себе под нос:
– Да где же… мать его… я что, в машине оставил? А, вот.
Он бросил на стол маленький пакетик, достал из бумажника кредитку. Пару минут я с каменным лицом наблюдала за этой отвратительной пьяной вознёй с порошком.
– Осуждаешь? – скривился он, будто кожей почувствовав мой презрительный взгляд.
– Ты взрослый человек, Максим. Тебе решать, что тебе делать со своей жизнью.
– Ну да, – невнятно промямлил он и поднял на меня подёрнутые розовой алкогольной влагой глаза. – Будешь?
– Нет.
– Давай, малышка. Хочу, чтобы мы были на одной волне.
– Нет, – повторила я тем же бесстрастным тоном. – И не называй меня малышкой, мне это не нравится.
Какое-то время он буравил моё солнечное сплетение невидящим тяжёлым взглядом, потом сморщился, оскалился:
– А я сказал, будешь. И без разговоров. Хватит строить из себя невесть что.
– Максим, ты не можешь заставлять меня принимать наркотики.
– Кокаин – это не наркотик, милая. Всего лишь стимулятор. Давай-давай, хочу разбудить в тебе мартовскую кошку, хочу почувствовать тебя. Мы чудесно проведём время.
– Ты, кажется, перепутал меня с одной из своих шлюх. Здесь тебе не бордель.
Я сказала просто так, наугад, но, кажется, попала в точку, потому что он не нашёлся, что ответить. Медленно жевал жвачку, перекатывал её во рту. Как будто голова его была слишком тяжёлой для того чтобы держать её ровно, смотрел на меня исподлобья. Я пыталась выдержать его взгляд, словно моя жизнь зависела от того, справлюсь я или нет, казалось, если я дрогну, он сорвётся с места и вцепится мне в глотку. И вдруг я разглядела что-то очень страшное в тёмной глубине его зрачков. Меня как будто на секунду засосало внутрь него, и там мне пришлось столкнуться с жестоким и бесчеловечным демоном. Тело сковал
– Я знаю, почему ты отказываешься, – заговорил наконец Максим. – Боишься, что язык развяжется, боишься наговорить лишнего. На некоторых кокс действует именно так, может, это твой случай? Не вижу других причин кобениться. Боишься разболтать немножко правды, ммм?
Я разжала челюсти и сказала небрежно:
– Я ничего не боюсь, просто я не употребляю…
– А что, – перебил он меня грозным рыком, – если бы завтра ты очнулась не у себя дома, а в одном из подвалов Лубянки?
Во мне вспыхнула знакомая злость. Она означала, что я напугана до крайности. Всегда злюсь, когда мне страшно.
– И что бы я там делала? – спросила я ледяным тоном.
– Сидела бы, накачанная пентоталом натрия, отвечала бы на разные вопросы.
– Что это такое?
– Такой специальный укольчик, – ощерился Максим. – Под ним сложно молчать о том, что думаешь, и о том, что знаешь. Поют как птицы, самозабвенно, вытянув шею и запрокинув голову. Просто потрясающе. Ну что, милая, прокатимся завтра?
Хорошо, что мои руки лежали на коленях под столом, их колотила сильная дрожь. Плохо, что под стол нельзя было спрятать и лицо, приходилось за ним следить.
– Куда? – выдавила я.
– Ко мне на работу.
– Хочешь накачать меня какой-то химией?
Максим повёл плечом, будто предоставляя мне самой решить, что именно он имеет в виду.
– Ты мне не веришь? – спросила я печально.
– Нет.
– Зачем тогда ты здесь сидишь? На чём ещё, по-твоему, должны быть основаны отношения, как не на доверии?
– А они на доверии и должны быть основаны, – он подался вперёд, и меня обдало его тяжёлым, густо пропитанным парами алкоголя дыханием. Я еле сдерживалась, чтоб не отвернуться и не поморщишься. Максим продолжал сиплым зловещим шёпотом: – Я, Катюша, ненавижу ложь, она выводит меня из себя. Ты хотя бы понимаешь, каково это – вывести меня из себя, понимаешь, на что это похоже? Будь уверена, это худшее, что может с тобой случиться, но если ты соврала мне, боюсь, именно это и произойдёт. Ты сказала, что любишь меня, было такое?
– Да, – хоть я и еле дышала от страха, но оступить было бы самоубийством.
– Так вот, завтра мы узнаем, правда это или нет. Я хочу быть уверен в тебе, милая.
– Хорошо, – сказала я, надеясь, что завтра не наступит никогда.
– Если вдруг я забуду, напомни мне убрать ствол подальше, а то ведь дело такое… После того случая стараюсь не брать его с собой на ммм… переговоры. – Максим замолчал, сжимая кулаки. Потом расслабился, достал из бумажника купюру, начал скатывать её в трубочку. Бормотал: – Видела бы ты его лицо, Катюша, не лицо, а кусок мяса, и не поймёшь, где там, в этом месиве, глаза, а где нос. Сидит, еле дышит, всего трясёт от сыворотки, прям видно, как мозги кипят. Судороги, конвульсии. Пускает кровавые пузыри, воет, но держится. «Ну, – спрашиваю в который раз, – говорить-то будем?» И тут он очень медленно поднимает голову, посреди мяса раскрывается глаз, потом рот, и он хрипит: «Вам, шакалам проклятым, всем как баранам головы отрежут». Через секунду его мозги висели на стене…