СД. Двадцатый том. Часть 1
Шрифт:
Наконец, когда битва достигла той отметки, когда вокруг дракона уже растеклась лужа крови, а тело Хаджар было покрыто сотней порезов, оставленных ледяными осколками, генерал увидел брешь в обороне противника.
Позволяя ветру влиться в его тело, он растворился в потоках воздуха и, оказавшись сбоку от дракона, крутанул клинок и нанес быстрый и точный удар, погружая меч глубоко в бок Гардаграга. Дракон взвыл от боли и гнева на то, что чужой меч пожирал его энергетическое тело и отрывал куски от души.
Хаджар уже хотел
Сердце билось так, словно не Гардаграг только что находился на пороге дома праотцов, а сам Дархан.
Дракон только улыбнулся.
— Ты пережил много битв, смертный, — сплевывая кровью, произнес Гардаграг.
Опираясь на меч, он поднялся на ноги, а Хаджар не мог заставить себя сломать собственную защитную стойку. Он чувствовал… что-то.
— Ты достойно бился, — отрывисто, не без труда, произносил дракон. — Но именно это и станет твоей погибель. Узри же мое Правило, смертный. Я нарек его “Рассветом Кровавой Битвы”!
Солнце окончательно поднялось над горизонтом и тени отступили, позволяя рассветным лучам коснуться рек крови, текущих по снегу. И там, где они их касались, кровь вскипала и в её мутном пару появлялись очертания.
Очертания сотен ударов и десятка ураганов ветра, использованных Хаджаром за битву. И все они были направлены против генерала. Его собственная сила, воплотившись в кровавом мираже, устремилась была в его сторону. И уже в первое же мгновение Хаджар понял, что даже если он использует техники Черного Генерала, то у него не хватит силы противостоять одновременно сотне копий себя и дракону.
Но кровавые тени так и не достигли своей цели. Разбившись мириадами холодных брызг, они открыли Хаджару сцену одновременно странную и… пугающую.
Дракон, выпустив меч из рук, сидел на льду и в его глазах пылало безумие. Трясущейся рукой он указывал на грудь Хаджара.
— Что… что это… смертный… что это?
Хаджар сместил взгляд в сторону, куда показывал перст Гардаграга и увидел развернувшийся в пылу битвы платок. А внутри платка покоился…
Голова Хаджара заболела. Словно что-то пыталось удержать его сознание от увиденного, но каким-то чудом он смог прорваться сквозь завесу.
В платке лежал цветок вишни. Точно такой же, как рос на границе ущелья и столь бережно хранимый драконом.
— Эглхен, — прошептал Хаджар. — им Эглхен оплатила мне…
Остаток фразы заглушил смех. Настолько безумный в своем неудержимом гоготе, что заставлял мурашки водить хороводы вдоль позвоночника.
Дракон, не вставая с колен, заходился в истерике. Его широко раскрытые глаза смотрели в сторону неба, а когти драли плоть на щеке. Рот, раскрытый настолько, что рвались губы и кровь затекала в глотку, содрогался в спазмах.
А затем дракон схватил меч. На краткий миг в его глазах появилось что-то сродни
— Все мы… — дрогнули окровавленные губы Гардаграга. — лишь… трава… на пастбище… сезон… за… сезоном… и…
И он не договорил. Собственной рукой он взмахнул мечом и тот снес голову дракона, оставляя Хаджара наедине посреди окровавленной снежной пустоши и двух идентичных цветков вишни.
Глава 1754
В саду, среди звездных цветов, около небольшого пруда с темной водой, находилась скамейка. Свитая из прутьев ивы, слегка припорошенная осенними листьями, она являлась единственным рукотворным сооружением посреди буйства красок.
Неприметная, без изысков и лоска. Тривиальное место, манящее путника отдохнуть после длинного пути.
Сейчас она пустовала, но фигура, стоявшая поодаль от неё, не спешила присаживаться. Несмотря на преклонный возраст, сгорбленную фигуру, придавленную к земле временем, старушка, опирающаяся на посох, стояла неподвижно и даже не смотрела в сторону скамьи.
Её скрюченные пальцы, увенчанные желтыми, кривыми ногтями, обвили древко, а по земле стелились полы серой робы, подпоясанной простой веревкой. Лицо, изрезанное морщинами и покрытое черными пигментными пятнами резко контрастировало на фоне ясных глаз с ледяной радужкой.
Старуха то и дело причмокивала потрескавшимися губами, иногда обнажая почти отсутствующие зубы, а те, что еще остались, больше походили на обломленные клыки.
— В этом саду все принимает свой истинный облик, Зима, — со стороны скамейки прозвучал полный безразличия голос.
Уродливая старая ведьма, как её назвал бы любой свидетель разговора, повернулась к скамьи и позволила себе омерзительную улыбку.
— Поэтому ты все так же прячешься от взгляда, Император? — голос ведьмы хрустел свежим ледяным покровом. — Боишься, что станешь видимым и оттого — не вечным? Помрешь, как и все твои предшественники и все, кого ты отправил на тот свет?
Пустота на скамейке никак не отреагировала на сказанное. Только спустя некоторое время прозвучал все тот же безразличный голос.
— Ты не хуже меня знаешь, Мэб, что нет никакого того света, — пустота явно что-то сделала, так как на поверхности пруда с черной водой пошла мелкая рябь, после чего явила сцену, явно не принадлежавшую отраженному небу.
Там, внутри вод, показалось ледяное ущелье, где стоявший на коленях израненный воин занес руку с исполинским мечом и снес себе голову. К нему, вскоре, медленно, с опаской, подошел другой мечник — в одеждах, похожих на плывущие сквозь звезды облака.