Сдача и гибель советского интеллигента, Юрий Олеша
Шрифт:
Вот что рассказал Виктор Шкловский в годы, когда и он, и Юрий Олеша писали свои лучшие книги, и когда он, Виктор Шкловский, не хвалил не очень хорошие книги Юрия Олеши, а ругал его очень хорошие книги:
"Человек, назначенный заведующим одного кинопредприятия, на первом прочитанном сценарии (Левидова) написал следующую резолюцию: "Читал всю ночь. Ничего не понял. Всё из кусочков. Отклонить""1.
В отличие от человека, назначенного заведующим кинопредприятием, Виктор Шкловский настойчиво рекомендует
Многие записи из "Ни дня без строчки" повторяют мотивы, темы, образы, предметы, героев прежних произведений писателя. Иногда почти точно.
Вот начальная запись "Ни дня без строчки".
"Я родился в 1899 году в городе Елисаветграде, который теперь называется Кировоград... Прожил в нем только несколько младенческих лет, после которых оказался живущим уже в Одессе, куда переехали родители. Значительно позже, уже юношей, я побывал в Елисаветграде...
О моем отце я знал, что он был когда-то, до моего рождения, помещиком...
Мой отец, проигравший вместе с братом довольно большие деньги, вырученные от продажи имения, служил потом акцизным чиновником... Он получал небольшое жалованье, но продолжал играть в карты, поскольку еще оставались суммы от продажи имения... Быстро окончившееся богатство сказывалось также и в том, что у нас был выездной рысак, черный, с белым пятном на лбу...
Мы поляки и католики. Отец... пьет, играет в карты. Он - в клубе...
Общее мнение, что папе нельзя пить: на него это дурно действует..."
Обо всем этом уже было рассказано четверть века раньше в художественных произведениях "В мире", "Я смотрю в прошлое" и "Человеческий материал".
"Я родился в городе Елисаветграде - некогда Херсонской губернии...
Позже узнал, что в то время у нас был собственный выезд, имелся вороной рысак с белым пятном на лбу...
Папа служил от акциза на водочном заводе.
Лет восемнадцати я побывал в Елисаветграде...
Когда мне было три года, семья переехала в Одессу..."2
1 Виктор Шкловский. Гамбургский счет. Л., 1928, с. 16.
2 Ю. Олеша. Избранные сочинения. М., 1956, с. 238-239.
"Папа играл в карты, возвращался на рассвете, днем спал.
Он был акцизным чиновником... Главное было - клуб, игра, он чаще проигрывал; известно было: папе не везет..."1
"Мой папа акцизный чиновник, обедневший дворянин, картежник. Мы бедны, но принадлежим к порядочному кругу. .."2
1 Ю. Олеша. Избранные сочинения. М., 1956, с. 284.
2 Там же, с. 249.
Кажется, ничего существенного не происходит: автобиографические рассказы 1928, 1930 годов, автобиографический рассказ, написанный четверть века спустя.
Разница лишь в подробностях. Одни подробности сохраняются, другие исчезают, третьи
Дело не в подробностях, и рассказы 1928 и 1930 годов совсем не то, что рассказ, написанный четверть века спустя.
Ранние рассказы - это произведения, в которых уже начиналась сдача, но еще было несогласие, был протест, были сомнения и поиск.
В позднем рассказе ничего этого нет.
Так же, как в рассказе "Мы в центре города" в сравнении с хлебниковским "Зверинцем" нет обобщения, нет спрятанных прекрасных возможностей, нет поражающего открытия, из-за которого написано художественное произведение, так и в позднем автобиографическом рассказе нет ничего, кроме рассказа о своей жизни.
Поздний рассказ - несущественен. В нем нет значительных художественных идей, какие были в ранних рассказах.
В ранних рассказах были значительные художественные идеи.
"Я вхожу в гостиную, чтобы приветствовать господина Ковалевского. Я иду, маленький, согбенный, ушастый, - иду между собственных ушей... Гость протягивает мне руку, которая кажется мне пестрой, как курица..."
"Впервые в жизни вошло в мой мозг знание о Дон Кихоте, вошел образ человека, созданный другим человеком, вошло бессмертие в том виде, в каком оно возможно на земле. Я стал частицей этого бессмертия: я стал мыслить...
Быть может, можно разделить мужские характеры на две категории: одну составят те, которые слагались под влиянием сыновней любви, другую - те, которыми управляла жажда освобожде-ния, тайная, несознаваемая жажда, внезапно во сне принимающая вид постыдного события, когда человека обнажают и разглядывают обнаженного...
Так начинаются поиски: отца, родины, профессии, талисмана, который может оказаться славой или властью..."
Прошло четверть века и Олеша вернулся к записи, к заметке, к тому, из чего, может быть, удастся сделать художественное произведение.
Олеша возвращается к элементарному, первичному, к тому, что делает человек, когда он готовит материал для художественного произведения и готовится стать художником, или когда он уже не художник.
Он уже ничего не может сказать нового; он может только воспроизводить старое.
Об этом говорит академик А. В. Снежневский: под влиянием некоторых обстоятельств "...внешний мир перестает быть источником новых переживаний, он становится лишь причиной репродукции старых и из числа наиболее привычных. Последнее приводит к ложному восприятию окружающей обстановки, лиц, событий..."1
1 А. В. Снежневский. Автореферат диссертации "Клиника старческого слабоумия" на соискание ученой степени доктора медицинских наук, М., 1949 , с. 1-2.
Возвращение к записной книжке произошло не потому, что материал искал жанрового эквивалента, но потому, что у писателя не было иной возможности.