Сдается комната с фонтаном
Шрифт:
Поэтому танцующей походкой я подкралась к приоткрытой двери и, вытянув любопытный нос, заглянула внутрь.
Комната была абсолютно пуста. Ни мебели, ни люстр, ни мусора, ни пыли. Абсолютная стерильность и белизна. Мне казалось, что там даже воздуха нет. Я отступила назад, почувствовав на себе пристальный взгляд.
Как в замедленной съемке повернула я голову навстречу своим ощущениям. В междумирье, соединяющем мой коридор и кухню, стояла Мария Александровна. В длинном темно – синем платье, с крупной брошью в виде кота с зелеными изумрудами вместо глаз. При этом на руках у нее были желтые резиновые перчатки.
– Какие – то проблемы, дорогая? – спросила она приторно – холодным тоном.
Под ее пронзительным взглядом я особенно явственно вспомнила, как сильно хочу в туалет.
– Нет, нет… я просто … иду в ванную, – лепетала я, чувствуя, как уменьшаюсь в ее глазах.
– Ну и прекрасно, – кивнула старуха. – А то я уже испугалась, что мы стали плохо понимать друг друга.
Она смотрела на меня вплоть до того момента, как за мной закрылась дверь в туалете. Я, кстати, просидела там гораздо дольше, чем собиралась, надеясь, что за это время Мария Александровна уберется восвояси и мне не придется заваривать лапшу под ее молчаливое аристократическое презрение.
Но нет. Когда я по – кошачьи незаметно (как мне казалось) просочилась на кухню, Мария Александровна, с прямой спиной, как прима Мариинского театра, стояла возле стола, начищая свою драгоценную вазу.
В кухне особенно пахло хлоркой. А при закрытой форточке казалось, что этот запах повис в воздухе, чтобы вобрать и разбить на атомы дрожащую в лучах солнца пыль, которая, кажется, трепетала при виде старухи не меньше меня.
Я невольно поискала глазами постель Михаила, но, естественно, ничего не нашла. Зато почти сразу поняла, что сегодня тут нет так: исчезла одна из трех кошачьих мисок, а дверь черного хода была наглухо заколочена двумя старыми досками крест накрест.
– Вы хотите меня о чем – то спросить? – прозвучало прямо за моей спиной.
От неожиданности я резко повернулась. Старуха не успела отойти, и я выбила вазу, которую она по – прежнему сжимала в руках.
Ваза стремительно полетела вниз под мой крик «не – е – е – ет», грохнулась, осколки залетели под стол, в тапки Марии Александровны и даже выкатились в коридор.
Я с ужасом смотрела на усыпанный драгоценным стеклом пол. Он сверкал рыдающими бриллиантами моих отпущенных под подписку о невыезде слез. Через минуту начала дышать и обречённо подняла глаза на старуху.
Мария Александровна обвела кухню невозмутимым взглядом, медленно сняла резиновые перчатки, бросила их в мусорное ведро и, поправил причёску, сказала спокойно.
– Ну что ж. Так тому и быть.
Я очнулась и бросилась суетливо подбирать осколки.
– Может, ещё удастся склеить? – набрав полную горсть стекла, спросила я. – Я не специально, честное слово.
– Ах, оставьте, – досадливо махнула рукой Мария Александровна. – Сейчас дам вам адрес. Съездите, купите такую же.
Я приуныла. На оставшиеся на моем счету деньги можно разве что в магазин «все по 70» на экскурсию сходить. И тем не менее, я покорно взяла написанный безупречным почерком старухи адрес на знакомой плотной желто – коричневой бумаге, оделась и, так и не позавтракав, поехала за вазой.
В метро, несмотря на разгар рабочего дня, было
Двери открывались и закрывались, мелькали люди, сумки, телефоны. Сердитое причмокивание перемежалось с обвинительным «вы не выходите!?». Давно просочился в свое время и растворился в прошлом мужик, пахнущий утренней котлеткой. Я то выдыхала, обретая свою форму и вес, то опять сжималась, теряясь в очередной порции пассажиров, которую щедро подсыпала новая станция.
Не представляю, как узнала его. Лица я не видела. Помнила голос, кепку, капюшон, свое недоумение, загадку, пустой подъезд, мерцающую горчичную лампочку, глаз любопытной соседки в замочной скважине и, конечно, блуждающий вкус электрического поцелуя на своих губах, в своей голове, в своем воображении.
Но это точно был он. В руках короб с логотипом быстрой доставки быстрой еды, самокат, желто – коричневая кепка, из – под капюшона торчит широкая (слишком широкая, сказал бы пластический хирург) улыбка, которой он отвечал на толчки и шипение.
Не сводя с него глаз, я надеялась, что он тоже почувствует меня. Я, как паук, закидывала в его сторону невидимые нити, пытаясь взглядом развернуть к себе. Однако он только мотал головой в такт музыке, которая выбегая из его ушей, терялась в сумке.
Он вышел за одну станцию до моей. Уже на платформе обернулся. Увидел меня в вагоне. Я стояла, вцепившись в рюкзак, и с надеждой пыталась спросить взглядом, узнал ли он меня. Он растерялся, потом обрадовался, поднял руку и помахал.
Я неуклюже махнула в ответ. «До встречи». Очнулась, когда поезд уже тронулся с места.
Пробившись сквозь «извините, извините» и «раньше надо было готовится», в ответ пробралась к выходу и, как только двери на следующей остановке открылись, выбежала на станцию, но помчалась не к выходу, а на противоположную платформу, на поезд в обратную сторону.
«Время нельзя повернуть назад», – повторяла я, подпрыгивая от нетерпения. Я не сомневалась, что, когда вернусь, застану его на том же месте, с той же рассеянной улыбкой на мягких губах, от которых в сердце бьет ток.
Я выскочила из вагона и затормозила. Мимо, как в быстрой перемотке, туда – сюда гигантскими черными тараканами бегали люди, и люди, и люди. Потом они исчезли, и я осталась на станции совсем одна. Наедине со своим разочарованием. В тишине со своим одиночеством. В отчаянии от своей глупости.
С внезапной грустью на закорках, которая опустила мои плечи, через несколько минут я вышла на нужной станции. Стеклянные двери метро выпустили меня в лабиринт бетонных многоэтажек, сквозь которые я, огибая раздраженных моей медлительностью прохожих, плутала в поисках дома, указанного старухой в записке.
Я предполагала (представляла в воображении), что дорога приведет меня к забытому архитекторами и строителями города деревянному домику, если не на курьих ножках, то, по крайне мере, с веселыми ставнями, на которых будут изображены красные петухи.