Сделай это нежно
Шрифт:
Все замирают.
Мертвая тишина.
– Попустило… – говорит беременная.
Все снова надвигаются на клерка.
Он сопротивляется. Шум. Потасовка. Клерку заламывают руки, душат…
Дама бьет его зонтиком.
Отец Серафим вскакивает с места, достает из-за пазухи большой церковный крест, останавливает им толпу:
– Опомнитесь, рабы Божьи!
Мертвая тишина.
Агрессивная бабка крестится:
– Свят, свят…
– А наш водитель, оказывается, священник… – шепчет девушка.
– Ни фига ж себе… – выдыхает парень
– Настоящий? – недоверчиво спрашивает дама.
– А вы, позвольте спросить, из какой конхвесии? – спрашивает мужчина.
– Ряженый! – кричит второй мужчина и продолжает душить несчастного клерка:
– Мочи его! Бей, душегуба!
Толпа снова набрасывается на клерка.
Отец Серафим достает из кармана револьвер. Поднимает руку вверх:
– Ни с места, я сказал!
Все замирают, шарахаются, стихают.
– Откуда это у вас, если вы священник? – тихо спрашивает элегантная дама.
Клерка отпускают, все внимание переключается на отца Серафима.
– Именной. Зарегистрирован, – с гордостью говорит Серафим. – Давно в руки не брал.
– Так, может, вы нас сразу в рай отправите? – говорит первый мужчина.
– А я вот ни в Бога, ни в черта не верю… – говорит второй.
Отец Серафим держит в одной руке крест, в другой – именной пистолет…
– Мы лежали на плато третью неделю… – говорит, обводя глазами застывшую толпу. – Третью! Без еды и, что хуже – без воды. Мы передавали флягу друг другу и жадно следили, чтобы никто из нас не сделал глоток – так, только губы смачивали. Кто сделал бы хоть один глоток, считался бы гнидой. Мы ждали караван. Сверху была видна ровная пустая долина и желтая дорога, которая двоилась в глазах… Пустая, как горизонт в открытом море! И знаете, чего мы ждали больше всего? Не еды. И даже не воды! Знаете, чего ждешь, когда твоя жизнь висит на волоске? Почты! Мы все знали, что вместе с караваном придет почта.
С нами был рядовой Абдуллаев. Почему он Абдуллаев – бог его знает, ведь он был из-под Чернигова. Такой себе… Петя Абдуллаев. Он ждал почту больше всех. Когда его забирали, он знал, что его девушка беременна. Теперь она должна была родить. Как раз в эти дни. А мы лежали на этом проклятом плато третью неделю без вестей. Абдуллаев все время говорил о сыне. Всем надоел. Внизу, в ущелье, валялись пустые банки из-под консервов и… мертвые – свои и чужие. Порой мы постреливали в воронов или тупо наблюдали за тем, во что они превращают человеческие тела.
Бэтээры появились в начале четвертой недели.
У нас был неписаный закон: кто увидит караван первым – тому все сбрасываются по одной сигарете. Конечно, первым увидел караван тот пацан Абдуллаев… Он словно обезумел, пришлось силой прижимать его к земле, ведь стреляли же. Мы набросали ему в пилотку кучу сигарет и стали наблюдать, как продвигается караван. Должно было пройти не меньше трех часов, пока он будет здесь. За это время Абдуллаев выкурил все сигареты и, как собака, изгрыз свой кожаный напульсник… На расстоянии в получасе езды «духи» начали прицельно обстреливать караван. Мы отвечали тем же. Мы забыли следить за Абдуллаевым.
…Ему разнесли голову в один миг. Он покатился в ущелье, оставляя за собой кровавый след.
Потом все кончилось. Мы встретили караван. Я получил письмо Абдуллаева и прочитал его раньше, чем взялся за свое. Прочитал, что его девушка сделала аборт и вышла замуж… Она не просила прощения, а просто констатировала факт. Тогда я начал спускаться в ущелье. Слышал свист пуль. И своих, и чужих. И – ругательства. На своем и на чужом языке. Я спустился до самого низа. Абдуллаев лежал, глядя в небо единственным уцелевшим глазом, и… улыбался. Он знал, что у него родится сын. Тогда я поклялся: если вернусь, стану служить Господу. И… людям.
…Беременная вскрикнула. И родила мальчика.
Вечерело. Над маршруткой взошла первая звезда.
Во всем виноват Кортасар
Сделай это нежно
Случай был подходящий: баржа стояла в море.
Было уже довольно темно и посетителей в ресторанчике на воде, с этой стороны баржи, не было. Еще пару часов назад я выбрал столик, расположенный у самого края борта.
Мы сидели в темноте при мерцающем свете свечи. Я понимал – еще несколько минут, и над нами зажгутся гирлянды цветных фонариков, поэтому нужно действовать! Наша оживленная беседа – ни о чем – понемногу сошла на нет.
Мы сидели молча, наблюдая за тем, как внизу, в темных волнах, дрожат размытые блики прибрежных огней.
Я смотрел на ее пальцы, которые поглаживали тонкую ножку хрустального бокала с вином. Это были механические движения, которые подсказывали мне: сделай это так же – механически. Так, как было задумано. Что я должен был сделать?
Одно незаметное движение – достать пистолет с глушителем. Второе заметное, но короткое: прямой выстрел в сердце, третье произойдет автоматически: тело полетит в море.
Волны сразу затянут его под дно баржи. И – все. Конец.
Все это произойдет так быстро, что официант, который придет со счетом, не удивится, что кто-то из двоих вышел первым. Его это не касается. Итак…
Я смотрел на ее тонкие пальцы…
Они двигались, браслет на запястье поблескивал красными отсветами, которые порождались мерцанием свечи. И я подумал, что хочу провести с ней еще одну ночь. Еще одну. Последнюю. А уже завтра можно будет сделать все именно так, как я себе представляю. Ведь место и время подходящие. Осенью на этом курорте мало свидетелей.
Я оторвал взгляд от ее пальцев, движение которых так заворожило и затормозило меня. Я знал, что мне не следует смотреть в ее лицо, но раз уж решил перенести дело на завтра, то теперь – можно. Она смотрела на меня со своей обычной улыбкой, в темноте ее лицо показалось мне как всегда прекрасным и бесстрашным.
Я глотнул воздух и улыбнулся в ответ. Почувствовал, как больно дался мне этот глоток: с некоторых пор в моем горле постоянно стояло лезвие – не продохнуть…
Над нами зажглись цветные огоньки, внутри баржи заиграла музыка.