Сделай мне ребенка

Новикова Татьяна О.

Ближе к рассвету я вернулась в квартиру, которая скорее напоминала поле битвы. Вещи были вывалены из шкафа и устилали собой пол. Всю косметику сбросили с трюмо. Да, кто-то пребывал в ярости, когда громил мой дом. Обомлевший Пашка таращился на меня своими шарами и всем видом показывал, что он непричастен к погрому.

Я упала на смятую кровать и рассмеялась. Горько, почти истерично, захлебываясь смехом и слезами. Смех шел из самых темных моих глубин, и я никак не могла остановиться. Мне хотелось вопить, драть зубами подушку, молотить

кулаками по стене.

Нужно успокоиться. Не ради себя — ради кого-то, кто вскоре станет мне дороже всех на свете.

Ремень Ильи валялся в углу спальни, куда, видимо, был откинут в припадке злости хозяином. Я поднялась, чтобы поднять его. Провела по мягкой коже пальцем, представляя, как та впивалась в запястья Ларионова.

Думаю, это научит его следить за своим языком.

Интересно, ему было хоть сколько-нибудь больно? Не физически, нет. Я говорю о той боли, которая дерет стальными когтями сердце. Чувствовал ли он хоть что-то, похожее на то, что выдалось испытать мне этой ночью? Когда ты готов открыться кому-либо — впервые за несколько лет, — а тебя жестко обрывают и пытаются унизить, оскорбить.

Пытаются нанести новые шрамы на и без того залатанную душу.

Не помню, как провалилась в глубокий сон, но проснуться пришлось от настойчивого звонка в дверь. Удивленно покосилась на циферблат настенных часов. Почти полдень. Дикая рань, если учесть, что сегодня воскресенье.

Заглянула в «глазок». Снаружи топтались две беременные подружки с такими лукавыми физиономиями, что стало не по себе. Я нехотя щелкнула замком, желая только одного: послать обеих куда подальше. Пусть они оставят меня, дадут вдоволь нареветься и забыться в домашних делах.

Но от этих избавиться не получится. Проверено годами и опытом.

— Кто-то зажигал этой ночью? — хмыкнула Ленка, изучая мой помятый вид.

Лаптева топталась возле неё и мяла в пальцах коробку пирожных из кондитерской.

— Вы зачем приперлись?

— В смысле, зачем? Вика рассказала, что ты устроила небольшой перфоманс во имя любви. Фотографии остались?

Мысленно проклиная чью-то болтливость, я окинула Вику таким взглядом, какой мог бы обратить её в пепел. Увы, не обратил, даже не заставил покраснеть. Впрочем, Лаптева опустила глазки в пол и заговорила тихо-тихо, словно извиняясь:

— Мы приехали помочь тебе убраться. Я пыталась убедить Илью, что не нужно разносить твою квартиру вдребезги, но… кажется, он был в состоянии аффекта.

Ленка расхохоталась в голос.

— Ты очаровательна, честное слово. Раздеть мужика, уложить его в кровать и уйти! Предварительно зафиксировав! Мне срочно нужны подробности!

С тяжелым вздохом человека, которому придется терпеть двух ненормальных подруг, я впустила их внутрь. Откуда в девочках столько активности? Такое чувство, что беременность только меня превратила в ленивого тюленя, а из них сделала каких-то супергероев.

Втроем мы мигом привели в порядок всю

разруху, разложили тюбики и флакончики по своим местам. Наверное, я все-таки была благодарна девочкам за то, что в эти минуты они составили мне компанию. Потому что иначе мой день бы прошел в соплях и слезливых фильмах.

Но после уборки мы пошли пить чай с пирожными, и я вновь пожалела о том, что открыла входную дверь. Потому что Вика заговорила о Ларионове.

— Гномик, он по тебе с ума сходит. Честно. Я никогда не видела его настолько измученным, как вчера.

— Конечно, — заржала Ленка. — Представь, как он устал, пока пытался выпутаться из ремня.

Я промолчала. В памяти как назло всплыла картинка его обнаженного тела, вьющихся по рукам татуировок. То, каким безумным был взгляд Ильи, когда я призналась, что соскучилась. Секунду назад он хотел порвать меня на лоскуты, но стоило произнести эти слова, как переменился. Почему?..

— Хватит издеваться. — Вика покачала головой. — Он себе все запястья в кровь стер. Мне его искренне жалко. Не знаю, чем он тебе насолил, но ты очень обидела парня.

Обидела…

Почему отношения с ним оказались такими тяжелыми? Неподъемная ноша, из-за которой мы оба несчастливы. Я никогда не смогу изменить свой характер — дурной, как назвал его Илья, — а он не поверит, что мне перехотелось с кем-либо играть.

Я была готова остепениться, попытаться всё наладить. Была готова поломать себя ради этого человека.

Нужно прекращать о нем думать.

— Лаптева, сделай для меня доброе дело. — Я устало прикрыла веки. — Объясни Ляле, что я все-таки решила вернуться к Филиппу. Сама я не смогу позвонить ему. Все-таки нас многое связывало.

— А ты решила? — спросили обе подруги в один голос.

— Да, — солгала, не колеблясь и секунды. — Мне нужен настоящий мужчина, а не вспыльчивый мальчишка. Даром, что ему скоро тридцать стукнет, по мозгам он не дотягивает даже до восемнадцати лет.

На самом деле, я боялась, что Ларионов учует обман в моем голосе и засмеет меня, а после приедет, чтобы вновь выяснять отношения. Тогда я не смогу удержаться и расплачусь ему в плечо. Буду цепляться за него, умолять остаться, просить прощения.

Нельзя.

Всё, хватит. Никаких отныне слез и страданий. У меня есть человечек, ради которого я должна быть уравновешенной и адекватной. В самом деле, кого я потеряла? Любовника? Да таких ещё сотня найдется, а то и лучше!

…Смс от Ларионова пришло ближе к полуночи, когда я почти убедила себя, что наши отношения были ошибкой.

А кто остался с тобой — он совсем никакой, и зануда[1]…

[1] Сегодня Ночью — «Сигареты и кофе»

Часть 5. Второй триместр

— Как там говорилось? «В горе и в радости»? В радости мы попробовали — не получилось. Приступаем к горю.

Ляля