Сделай мне ребенка

Новикова Татьяна О.

— Нет. — Я обхватила низ живота руками и задохнулась от боли, которую было сложно с чем-либо перепутать. — Тут такое дело. Кажется, я… рожаю.

Лицо Ларионова вытянулось, рот открылся и закрылся. Он приготовил жаркую речь, но абсолютно точно не предусмотрел, что я прерву её таким наглым образом.

— В смысле, рожаешь?! Рано же! У нас же ещё есть две недели?..

— Илья, откуда я знаю, рано или поздно. Двух недель у нас нет. У меня отошли воды.

В его взгляде на секунду погасли звезды,

чтобы воссиять с новой мощью.

В больницу мы неслись, нарушая все возможные правила дорожного движения, а я тихонько скулила и подвывала. Илья сжимал руль с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Разумеется, паника была бесполезной. Я предлагала подождать скорую помощь дома, но он отказался. Решил угробить нас обоих, ага.

— Терпимо? — повторял ежесекундно, и если сначала я ещё вела успокоительные речи (всё нормально, не переживай, все рожают, и я как-нибудь справлюсь), то к концу делала вид, что не слышу вопросов.

Мне позволительно, я вообще-то в шоке от происходящего. Интересно, ещё не поздно передумать рожать? Как-нибудь попозже вернусь. Потерплю немного и…

Или не потерплю…

Ларионов припарковался у самого входа к роддому, открыл пассажирскую дверь и попытался подхватить меня под руки.

— Ляля, я рожаю, а не помираю, прекрати меня опекать. — Стукнула его по ладоням и побрела к крыльцу самолично. — А то развел трагедию.

Дальнейшее помню смутно. Вроде бы меня взяли на оформление, кто-то суетился, задавал вопросы, заполнял бумаги. Ну а затем к нам подошла улыбчивая медсестра платного отделения, чтобы проводить в палату.

— Так-так-так, что тут у нас? — Медсестра окинула Ларионова скучающим взглядом человека, который ежедневно видит шокированных мужей. — Папочку берем с собой или отправляем домой?

Спрашивала она меня, потому что я взяла палату с двуспальной кроватью и возможностью подселения отца. Илья даже анализы соответствующие сдавал. Я почти согласилась на присутствие в палате Ларионова, но потом вспомнила, что рукам слишком легко. Чего-то не хватало. Документы взяла, тапочки схватила по пути из квартиры. Чего же нет?

Блин, совсем забыла о вещах! Собрала ведь заранее, четко по списку, а с этим полубезумным завоевателем даже не вспомнила.

— Отправляем домой. Привези мне сумку, ладно? — попросила Илью. — Она в спальне стоит. Синяя.

Ларионов бездумно кивнул, но у меня сложилось ощущение, что он даже не услышал сказанного.

— Тогда мамочка идет со мной, а папочка едет за сумкой и возвращается, — голосом, каким разговаривают с недалекими людьми, подытожила медсестра.

— Никуда я не поеду, — возмутился Илья. — Арефьева, я… ты…

Он бессильно сжимал и разжимал кулаки, пока меня уводили прочь от приемного покоя.

— Какие-то мужики нынче впечатлительные пошли, — вздохнула медсестра,

помогая мне усесться на кресло-каталку. — Вы, надеюсь, на совместные роды его не записывали? А то он там кукушкой точно тронется. Тут недавно случай был: мужчина весь такой брутальный, бородатый в обморок рухнул, как только головка показалась. У него жена рожает, а мы откачиваем бедолагу. Тьфу!

— Не записывала. Нам такого стресса не надо, — прыснула я.

— Арефьева! — донеслось вслед. — Я тебя люблю, слышишь?!

— Сумку не забудь, герой-любовник, — рассмеялась я и тотчас скорчилась от новой волны схваток.

…Без двадцати минут четыре сонную тишину платного отделения прорезал требовательный детский крик. Я обессиленно рухнула на лопатки. Пот струился по лбу, поясница отваливалась, и в ушах бухало ударами сердца. Разумом я до сих пор не осознавала, что произошло. Наблюдала за возней акушерской бригады и осоловело моргала. Понимание пришло лишь тогда, когда мне на живот уложили маленький теплый комок, а тот запищал что-то непонятное, но — несомненно — важное.

Говорят, что младенцы рождаются неказистыми: большеголовыми, отёчными. Не знаю, возможно, меня накрыло материнским инстинктом, но никого красивее я не видела. У неё были глаза Ильи — темные, почти черные, космические и невероятно вдумчивые. Нос-пуговкой — в мою маму. Надутые от недовольства губки — исключительно мои.

Когда нас вместе с малюткой на каталке ввезли в палату, Илья подскочил с кресла. Но не кинулся ко мне, не стал мешаться. Боязливо стоял в сторонке, пока мы укладывались в кровать.

Медсестра оставила нас втроем, но пообещала вернуться через несколько минут. Мы ещё сами не понимали, что делать с малюткой, а потому просто смотрели на неё во все глаза.

— Екатерина Ильинична появилась на свет в три часа сорок минут, — отрапортовала я, чтобы разбавить гнетущую паузу.

— Ильинична? Точно не Модестовна? — хрипло спросил Илья, склонившись над Катюшкой.

— Точно, — ухмыльнулась я.

— Может быть, Аристарховна?

— Ляля! — Стукнула его кулаком по плечу.

— Люблю тебя… — Он аккуратно прилег рядом со мной и коснулся губами моего лба.

— Я тебя тоже.

Я уткнулась лицом ему в грудь, впервые за долгое время выдохнув с облегчением.

Эпилог. Новый контракт

Ну а дальше всё завертелось как в калейдоскопе, закружило разноцветьем красок. Хрупкое создание с космическими глазами стало центром нашей вселенной. Разумеется, первые дни дались нелегко. Не посчитать, сколько было потрачено нервов. Мне хотелось выть от страха и непонимания: а что вообще делать?! Вдруг я что-то не пойму, вдруг не успею, вдруг она будет плакать, а я не смогу ей помочь…