Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка
Шрифт:
Когда Ленин говорил о кухарке, что станет управлять государством, он наверняка имел в виду Александру Яковлевну. Во всяком случае Антон был искренне в этом убежден. И оттого государству сочувствовал. Это до какой же скудости надо дойти, чтобы, перебрав десяток тысяч комбинатовских работников, вознести наверх его матушку, с ее заушными семью классами. Как ни странно, именно карьерный рост Александры Яковлевны стал причиной трещины, образовавшейся в нежных дотоле отношениях сына и матери.
И даже не сам рост. Отношения
Сегодня Антон проснулся от резкого материнского голоса, - Александра Яковлевна кого-то привычно распекала по телефону. В последнее время она усвоила этот начальственно - покровительственный тон.
– Что значит, в товарищах согласья нет?
– вопрошала она.
– Раз их в бригаду поставили, так и согласие должны найти... Причем здесь Крылов?.. Не знаю такого. Но надо будет, поставим на место и Крылова. Вызовем на профком, объясним задачу и всё сделает, как шелковый. Из какого он цеха? Ишь моду взяли - с начальством спорить.
Антон вскочил с кровати, пулей пролетел в соседнюю комнату, не церемонясь, вырвал у матери телефонную трубку и бросил на рычаг.
– Матушка! Господи!
– простонал он.
– Уж лучше б ты шпульки свои, как прежде, вставляла. А то позоришься перед всем миром. Стыдуха сплошная. Иван Андреевича Крылова она на профком вызывать собралась! Да он еще в девятнадцатом веке умер! Слышала хоть: "Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник"?
– Знаю, басня, - снисходительно подтвердила Александра Яковлевна.
– Ее на днях на активе Первый как пример приводил. Она горько поджала губы. - Оно и видно, что матери стыдишься, - недостаток образования Александра Яковлевна восполняла тонкой чувствительностью.
– А чего стыдишься? Что одна-однова тебя на ноги подняла? Что квартиру вот эту трехкомнатную заслужила, когда другие по коммуналкам ютятся? Что колбаса в холодильнике не переводится? Между прочим, ЗИС, двойная камера, тоже не с неба свалился. А раз дают, стало быть, есть за что. Небось, когда тебя малолеткой посадить хотели, так я в кабинете начальника милиции на карачках ползала, чтоб прощение для тебя вымолить. И ничего - не стыдилась. Просто - сына спасала. Хоть и дура тебе мать, а не чужая. Так неужто взамен такое заслужила? - Да не о том же я, - Антон смешался.
– А то не знаю, о чем! Да, не доучилась. Что ж? Зато, если мне чего из знаний не додано, то я партийным чутьем добираю. Со мной директор комбината не гнушается советоваться. Один родной сын, как нелюдь. Да где б ты щас был, если б меня на пироги-сапоги эти не выдвинули? Она пригляделась к сыну. Примирительно ухватила за волосы:
– К матери у него придирки. Ткачихой - бабарихой при людях обзываешь. На себя лучше глянь. Неделю как из больницы. Спасли едва. И, пожалуйста, - веки-то вон, как у вурдалака. Опять с дружками гулял. А тебе про институт думать пора.
Последнее почему-то рисовалось Антону немыслимым благом. - Юрист, конечно, - тоже чистая работа, - нехотя согласилась мать.
– Но все-таки не магистральная. Так, обслуга при начальстве. Ты лучше не тушуйся, - выбери, что попрестижней. А я помогу. - Да уж как-нибудь сам.
– Ну-ну, - Александра Яковлевна тяжко покачала головой.
– Ты у нас во всем сам. И за что мне такая напасть, что сын во всякой бочке затычка? Что тебе этот узбек в ресторане был? Сват? Кум? Ведь никто и звать никак. Сам полуживой! А полез заступаться. Ох, дорого мне, Антошка, твое правдолюбство дурацкое выходит! Надеюсь, в милиции опять хлопотать не придется? Антон насупился.
Мать не раз пеняла ему историей, произошедшей за пять лет до того. В одном из дворовых полуподвалов размещалась радиомастерская, незарешеченные окна которой выходили во двор. По вечерам, после окончания рабочего дня, мальчишки скапливались перед окнами и жадно разглядывали брошенные на столах дефицитные приемники, - неохраняемое, без сигнализации помещение словно напрашивалось, чтоб его обокрали.
Двенадцатилетний Антон явился к директору мастерской.
– Тебе чего, пацан?
– буркнул запаренный человек в линялом халате, с чахлым пучком слежаных волос, будто нашлепнутых на потную лысину.
– Надо технику после работы убирать и потом решетки бы на окна, - строго сообщил Антон.
– А то как бы бесхозяйственность. Нельзя так. Вам все-таки чужое доверено.
Из мастерской нахального шкета выдворили легким пинком под зад.
В ту же ночь Антон аккуратно отогнул гвоздики, через форточку влез в подвал и сгреб в сумку несколько приемников "Спидола" и магнитофон "Весна".
Утром принес добычу в милицию.
– Это я всё украл, - с гордостью сообщил он.
– Чтоб доказать, что бесхозяйственность.
От наказания начинающего правдолюба спасли юный возраст, материнские слезы и заступничество директора школы.
Правда, на окнах радиомастерской появились решетки.
– Ладно, умник, давай прощаться, - Александра Яковлевна вздохнула.
Только сейчас Антон вспомнил, что мать вновь уезжает.
– Не надоело по семинарам-то шляться?
– буркнул он.
– Семинары - это тоже моя работа, - отреагировала Александра Яковлевна, едва заметно смутившись.
– Вернусь через два дня. И - гляди, чтоб без гулянок. Позорище ты мое. Всё, Антошка, пошла!
– Александра Яковлевна энергично подхватила сумку.
– Квартиру сдал!
– Квартиру принял, - Антон чмокнул мать в щеку, закрыл за ней дверь.
– Дура дурой! А ведь и впрямь поднимется. Вот она, загадка марксизма-ленинизма, - недоуменно поделился он впечатлением со своим отражением в зеркале. Заглядевшись, ударился коленом о сложенные в углу книжные полки. За полками этими ломились, писались по ночам в очередях. Матери их предложили по большому блату, и не взять она сочла неприличным. Теперь, в ожидании огородного сезона, Александра Яковлевна выращивала в них рассаду.