Сделка
Шрифт:
Я знала, что поступила не правильно, а при данных обстоятельствах просто неосторожно, и потому, защищаясь, ответила с некоторым вызовом:
— Господи, но ведь я с лошадьми почти полжизни! Уверяю, что неплохо умею с ними обращаться, иначе все мои ученики давно бы разбежались.
— Конечно, умеешь, — примирительно сказал Ральф. — Но меня беспокоит не поведение лошадей.
— Понимаю, — сказала я, похлопывая Нарсаллу по красиво изогнутой шее. — Ты, как всегда, прав.
Не считая нужным отвечать на мой ироничный тон, за которым я старалась
— Я еще не заходил в дом, сразу поехал тебя искать, чтобы серьезно поговорить.
Я вгляделась в его янтарные глаза — они были непроницаемы.
— Если речь снова пойдет о Никки и о его рождении, — устало произнесла я, — то нет никакого смысла начинать. Я ничего больше не скажу.
— У меня у самого есть что рассказать тебе. А потому предлагаю зайти в дом и поговорить спокойно.
— Что-нибудь открылось насчет того, кто пытается причинить вред Никки? — с надеждой спросила я.
— Не совсем, но думаю, я уже близок к разрешению и этой загадки.
— Дай-то Бог, — проговорила я, поворачивая лошадь в сторону дома.
Мы спешились у калитки, привязали лошадей к изгороди, зашли в сад и сели на одну из скамеек. Я сложила руки на коленях и взглянула в лицо дорогого мне человека. Оно было хмурым и серьезным.
— Итак? — сказала я. — Что удалось узнать? Он ответил не сразу, и я почувствовала, что ничего хорошего, успокаивающего он не скажет.
— Два дня назад, — услышала я его негромкий голос, — сразу после того, как нанял людей для охраны, я прямо из Лондона поехал в Девейн-Холл.
Я вдруг поняла, что совсем не хочу, чтобы он продолжал свой рассказ.
— Зачем тебе это понадобилось? — спросила я, опустив глаза, уже не глядя ему в лицо, а видя только руки, в которых он держал кожаные перчатки. На безымянном пальце правой руки блестело под лучами солнца золотое кольцо с печаткой.
— Я отправился туда, — ответил Ральф так же тихо и твердо, — не в качестве душеприказчика умершего кузена. а с единственной целью — повидать твою тетю Маргарет.
У меня перехватило дыхание. С нарастающим отчаянием и гневом я выговорила:
— Как… как ты посмел?
Он не стал отвечать на вопрос, а сказал:
— Она ничего не открыла. Проявила преданность тебе.
— Чувство, которое, видимо, не слишком знакомо графу Сэйвилу, — сказала я с горечью.
Опять он проигнорировал мой выпад и продолжил:
— Тогда я понял, что должен увидеть леди Сандерс.
После этих слов я вскочила со скамьи и крикнула:
— Но ты не осмелился сделать это?
Он остался сидеть, глядя на меня спокойным, оценивающим взглядом.
— Увы, осмелился. И убедился, что это неприятная старая карга.
Я пропустила мимо ушей его оценку моей свекрови и все так же возбужденно проговорила:
— Она ненавидит меня! Всегда ненавидела…
Голос Ральфа звучал почти ласково, когда он снова заговорил:
— Она почти сразу начала рассказывать, как ты окрутила ее сына. Поведала, что Никки появился на
Я отвернулась от Ральфа и стояла молча, погруженная в свои мысли, ничего не замечая вокруг.
Что я могла ответить? Леди Сандерс нарисовала, в общем, верную картину. Все факты правдивы. Оценка же их у каждого может быть своя. Какова она у Ральфа, я не знала…
То, что он сказал после некоторого молчания, взбудоражило меня еще больше.
— А затем я спросил у леди Сандерс, как называлась деревня, в которой вы с Томми жили сразу после женитьбы? И она назвала ее.
Теперь меня охватил настоящий страх.
— И ты поехал туда? — прерывающимся голосом спросила я.
— Да, Гейл, я поехал туда.
Я отступила на несколько шагов от скамейки, он продолжал сидеть. Мне казалось, от него исходит какая-то угроза, как вчера от Роджера, когда тот оскорблял меня в библиотеке.
— Жена викария хорошо помнит тебя, — сказал Ральф.
— О Боже! — Я прикрыла глаза. — О Боже, зачем ты…
Когда я вновь открыла глаза, он стоял рядом, наклонившись надо мной. С удивлением и гневом в голосе он спросил:
— Чего ради… Какого дьявола ты делаешь секрет из этой истории?.. Это тебя не порочит, а красит, Гейл… Что позорного в том, что после смерти сестры ты усыновила ее ребенка? Что здесь плохого, черт возьми?
Я сжала кулаки. Неужели он не понимает? Даже он, чья жена тоже умерла при родах, не может понять!..
— Я поклялась Деборе, — сказала я, — что никогда не открою Никки тайну его появления на свет. Не проговорюсь, что он незаконнорожденный… Что не мой сын… потому что он мой сын, слышишь? С того мгновения, как Дебора передала его в мои руки, он мой! А моя сестра мертва, и единственное, что я могу сделать для нее… для ее памяти… дать ребенку всю любовь, на какую способна, и охранить от любых пересудов и сплетен, которые могут испортить ему жизнь. — Я посмотрела прямо в лицо Ральфу, — Имею я на это право или нет?.. Даже мать Томми не подозревает, что Никки — сын моей сестры. Благородный Томми не говорил ей этого. Никто не знает, что Дебора приехала к нам за четыре месяца до рождения ребенка и попросила о помощи… Никто, кроме нескольких людей, — добавила я с горечью, — которых ты посчитал необходимым разыскать и допросить, как в суде.
— Я не стал бы их разыскивать, Гейл, — тихо и спокойно возразил Ральф, — если бы ты доверилась мне. Сама открыла всю правду.
— Почему я должна была это делать? — резко сказала я, но что-то в его лице заставило меня сбавить тон, и я продолжала более миролюбиво:
— Ведь сестра взяла с меня слово… Я поклялась ей…
После некоторой паузы, в течение которой Ральф не сводил с меня глаз, он сказал:
— Твоя тетушка и кое-кто еще в Хайгейте неохотно говорили со мной на эту тему. Никто не проговорился, что Никки не твой сын. В том числе жена викария.