Сеанс гипноза

Соболева Лариса

– Ох, говорят, негры палки кидают… мечта! – потягиваясь, сказала моложавая и краснощекая толстуха.

– Какие палки? – не поняла Даша.

– Не знаешь? Да ты баба или девка? – хихикала краснощекая. – Ну, в койке бабам. Мне бы сейчас этого негра… я бы его ухайдокала.

От хохота едва не разлетелось здание.

– Тьфу, бисови девки! Штоб языки у вас поотсыхали! – замахала клюкой бабка в беленьком платочке и в шерстяных чулках (в жару-то!). – Штоб вам повылазило, паскудницы! Ах, срамницы! Тьфу, прости господи!

«Бисови девки» тряслись, хохоча и повизгивая, Даша хмурилась.

– А ты пробовала? – спросила краснощекая, когда хохот пошел на убыль.

– Что?

– Негра

этого? Как мужик он как, а?

– Отстаньте, у меня голова болит.

Она вырвалась из круга обступивших женщин, в палате упала на кровать ничком. Глупые и беспардонные бабы вывели ее из равновесия. Вот уж простота идиотская… Пожалуй, впервые двуногие раздражали. Ей приходится много встречаться с разными людьми по долгу службы, находить с ними общий язык, но сегодня Даша готова была убить любопытных дур. Полежав некоторое время, она встала, выскользнула из палаты, в коридоре ее окликнула медсестра:

– Ты куда? Скоро на процедуры.

– На воздух. Душно.

Побродив по двору больницы, стараясь попадаться всем подряд на глаза, Дарья ускользнула. Артур ждал в машине в условленном месте. Возле него крутились два голопузых мальчугана лет восьми-девяти с грязными разводами на животах. Даша забралась на заднее сиденье, поцеловала Артура в висок со словами благодарности. Он протянул пакет:

– Переодевайся.

Она брезгливо сбросила больничную одежду… В зеркале над лобовым стеклом заметила два пристальных глаза…

– Пожалуйста, не смотри, – смутилась она. – Расческа есть?

Он передал массажную щетку, повернувшись к боковому окну. Через пару минут Даша пересела на первое сиденье:

– Сначала ко мне домой. Я покажу дорогу.

Все же есть в ней нечто особенное, правда, Артур не может определить – что.

Были у него женщины намного красивее, любившие его, а внутри замирает только при появлении Дашки. Странно. Так что же в ней такого необычного? Вот сейчас она задумалась в напряженно-нетерпеливой позе, похожая на картину неизвестного русского художника, на нее хочется смотреть. Минуту назад словно из дореволюционного приюта вышла, теперь же совсем другая… И коса через плечо… Да, есть старомодность в этих длиннющих волосах, но очаровательная старомодность. Обычно она закручивает волосы на затылке, закалывая шпильками, которых сейчас у нее нет. Это не та женщина, которая легко заводит романы и так же легко их разрывает. Может, его и привлекает недосягаемость? Крепость взята – и потерян интерес, такое возможно? Вполне. Так было не раз. Только в данном заболевании кроются более серьезные причины. Он отвел глаза от нее и включил зажигание. Да, по российским путям-дорогам даже джипу делать нечего, однако Артур уверенно колесил то по узким улочкам, то по бездорожью, размытым дождем. Даша свернула больничные тряпки в узел и выбросила в окно.

Подъехали к пепелищу. Достаточно беглого взгляда, чтобы определить силу пожара. Вот это горело! Огонь выел все без остатка, кроме кирпичной кладки и железных балок с перекрытиями.

– Дашенька! Даша!

Из соседнего дома выбежал навстречу пожилой мужчина, крепкий на вид, с загорелым лицом, обнял плачущую Дашу, без конца повторявшую:

– Господи, как это могло случиться? Дядя Юра, как?

– Проводка, сказали, загорелась, – прослезился и дядя Юра. – Я до ветру вышел ночью, смотрю – полымя. Всех соседей поднял… Ведра давай наливать… Кинулись «пожарку» вызывать, а телефон только в соседнем дворе, у Жужелицы. Стукали-стукали, а она тетеря глухая… Еле достукались. «Пожарка» приехала, а тут такое творилось… Хорошо, ветра не було, а то бы и соседние дома… Мы как могли… Тебя только

и вытащили, в окошко билась ты. Стекло разбили и вытащили. А оно – сквозной, видать, потянул, – пока тебя тащили, за тобой так зажглось, не приведи господи. Вот так. Мать твою, бабу Галю, нашли в коридоре уже потом… Знать бы, что вы вместе были… Всего-то дверь надо было вышибить. Да кто ж знал? А тебя вот… В окно ты билась, Даша, звала меня.

– Боже мой, ничего не помню, ничего, – простонала она.

Во время рассказа Артур бродил по выгоревшему дому. Неподалеку послышалось бреньканье гитары и нечто вроде песни:

А я морячка, на море волны.

Я капитана люблю, нет силы…

Налей-ка выпить, спою я песню…

– О, Зойка-пропойка с утра глаза залила, – грустно сказал дядя Юра. – Концерт вам по заказу. Опять дочку позорит.

Наискосок от них на куче песка сидело подобие женщины в морском поношенном кителе и капитанской фуражке. Зойка-пропойка беспорядочно била по струнам, создавая немыслимую какофонию и выкрикивая нараспев фразы, не имеющие никакого отношения к песне. Наконец Зойка-пропойка встала, почесала тощий зад, ухватившись за высокий забор, подтянулась и, положив подбородок поверх забора, заорала на всю улицу:

– Людка! Людка, подлюка, витчини калитку! Ты дома, я знаю. Витчини, говорят! Я тебе мать или не мать? От гады! Предатели! Я в КГБ на вас напишу! Не имеешь права. Должна мать… – Бум – упала, быстренько поднялась и вновь повисла на заборе. – Мать обязана кормить-поить! Людка, подлюка!..

Артур отвернулся. Чего только не насмотришься в нашей замечательной стране, каких экземпляров не встретишь! Калитку никто не «витчинял», и Зойке-пропойке пришлось, замысловато перебирая ногами, начать отступление с привычной позиции под забором. Увидев Артура, она остановилась как вкопанная.

– Тю!.. Не допила! – завопила истошно Зойка-пропойка, кинувшись к родному забору: – Людка! Людка, дай выпить, матери мерещится! Людка! Выпить дай, подлюка!

– Вы уж простите, – извинялся перед Артуром дядя Юра, – она запойная, пропойка, словом. И дочку позорит, а та дивчина хорошая. И как земля таких носит? Баба Муся человеком была – сгорела, а тут алкашня ненасытная, худо только от нее, а живет себе…

– Земля всех носит: и хороших и плохих, – вздохнула Даша. – Пусть живет, места всем хватит, да и вам же веселее.

– Вы говорили, проводка загорелась, а кто определил? – спросил Артур.

– Ну, так… Пожарные сказали… И милиция.

– Вы видели ИХ? – тихо спросила Даша.

Дядя Юра замер, опустил глаза в землю, понимая, о ком она спрашивает, но ни о чем больше поведать был не в силах. Смахнув слезу, прошептал:

– Что ж тут поделаешь… Ты благодари бога, что сама осталась жива…

– Мне его не за что благодарить. Вы видели их?

– Да. При мне всех троих вынесли… – с трудом выговорил дядя Юра. – После уж, когда потушили. Дашенька, сначала угорают… Вот. Не чувствовали они… А братец твой Ромка схоронил. Деньги мы собрали… На работе ему помогли… Такие дела, значит…

Даша двигалась по дому молча и без слез. Только изредка, когда воображение особенно сильно рисовало страшные картины пожара, она с шумом вдыхала воздух, задерживая его в груди, пока не начинала кружиться голова. Этот способ дыхания позволял не впасть в истерику. Она вернулась к мужчинам, у ног которых вился Дружок, собака матери. Заметив Дашу, пес жалобно заскулил, завилял хвостом.

– Ты жив, Дружок? Повезло и тебе… – гладила его она, присев на корточки. Вдруг огляделась. – А где машина?