Седая весна
Шрифт:
Эта отказалась от выпивки. У Сергея даже челюсть отвисла от удивления.
«А о чем с нею трезвой говорить?» — подумал невольно. И впервые глянул в лицо женщине:
— Может, все же выпьешь, согреешься? — предложил неуверенно.
— Нет, — ответила глухо. И добавила: — Без того горько.
Серега попытался приобнять, утешить. Но женщина стряхнула его руку с плеча, сидела, отвернувшись к окну. Нет, она не плакала, но ее трясло так, что Серега не решился больше приставать к ней. Понял, не пришло время, не до мужиков ей. Что-то непоправимое
— Может, чаю хочешь? — спросил, теряясь, ругая самого себя, что из всех баб в парке зацепил эту.
— Чай? Хорошо бы! — кивнула поспешно.
Серега поставил на плиту кружку с водой. Он
давно забыл, когда в последний раз готовил чай. И теперь мучительно вспоминал, где у него заварка, сахар? Да и имеются ли они вообще?
Женщина поняла, что ждать ей придется долго.
И спросила тихо:
— Один живешь?
— Не совсем. Собаку имею! — попытался отшутиться.
— Давно сиротствуешь?
— Всю жизнь! Сколько себя помню! — уже без смеха ответил хозяин.
— Оно и видно. Давай помогу в доме прибрать. Может, хоть за это на ночь оставишь…
— Тебе некуда идти? Но и я не смогу оставить дольше утра, — сказал, как выстрелил.
— И на том спасибо. Все ж не на улице, — услышал в ответ.
— Тебя выгнали?
— Сама ушла. Мужа застала со Стешкой.
— Выгнала б! Надавала б в бока!
— Кому? Она моя сестра, кровная! А и его не посмела. Сердцу не прикажешь. Выходит, мне не место там. Лишней стала.
— Сколько прожила с мужем?
— Пять лет. Все детей хотел. Да не получилось.
— Сколько ж самой? — подошел Сергей поближе.
— Двадцать пять…
Мужик ахнул. На вид она выглядела много старше.
— Каждый день бил хуже собаки. Никакой жизни не видела. Давно б ушла, да некуда было. Хотела руки на себя наложить. Врачи помешали, откачали, как назло.
— Ох и дура! Свет клином ни на одном мужике не сошелся! Оглядеться надо, бабонька! — выпятил грудь Сергей.
— И кого увижу? Тебя? До утра потерпишь меня в этом углу. А дальше как? И другие не лучше, — отмахнулась устало.
— Что ж у тебя никого больше нет? Ни подруг, ни знакомых, ни родителей?
— Кроме Стешки никого. Мы с ней детдомовские. Где родители и кто они — ничего не знаем. Оно и лучше. Зато ругать некого, что на свет пустили.
— А ты работала? — перебил Сергей.
— Конечно. На овощной базе — рабочей. Зато Стешку на швею выучила. Не чертоломит, как я.
— Она ж мужика у тебя отбила!
— Ну и черт с ним! Хорошо, хоть не на сторону сбежал, в семье остался. Вот только б не колотил Стешку, как меня. Она слабая, не выдержит.
— Ох и глупая! Нашла кого жалеть, сучку!
— Она — единственная родная кровинка! Как мне не думать о ней? Боюсь, тяжко ей придется теперь, а и оставаться с ними не могла.
— Ладно! Живи здесь, покуда лучшее приглядишь. Но ко мне не прикипайся. Я вольный. Ничьей глотки не потерплю.
Утром он не сразу вспомнил о бабе. Та спала, свернувшись в клубок возле печки.
«Разбудить? А куда ей деваться? Пусть спит. Пока вернусь, ее уже не будет. И забудем друг друга, хотя вспомнить нечего», — шагнул Серега через порог.
Вернулся он поздно. И действительно напрочь забыл о женщине, какую приютил в доме. Он шагнул во двор привычно и только тут увидел свет в окнах. Удивился, заторопился в дом,
Женщина, успев прибрать в доме, затопила печь, варила картошку, кипятила чайник. На столе в чистых мисках нарезанные огурцы, помидоры, хлеб. Сереге даже не поверилось:
— Ты еще здесь? — чуть не выронил бутылку пива.
— Радуйся, хозяин. Я все ж пол вымыла. А ты, коль не меня, хоть свой дом уважь, — указала на грязные ботинки. Серега сконфузился, вышел в коридор, вернулся босиком, не хотел показываться в рваных носках.
— Давно вернулась? — спросил бабу.
— После работы враз. Ты ж разрешил пожить, — напомнила тихо.
Мужик лишь головой качал. Сегодня он не встретил по пути подходящую бабенку, потому вернулся один. А если б нашел? Как объяснил бы ей проживание этой?
— Садись к столу. Давай поужинаем, — услышал негромкое.
— Как хоть зовут тебя? — спросил бабу.
— Люба…
— Вот это да! Сама любовь ко мне пожаловала, а я ни сном, ни духом, — присел к столу. — Ну, только врубись! Ни на какую похлебку и постирушку не променяю свою волю! Навек, до самого погоста, в холостяках застрял. И ежели вздумала меня схомутать, ни хрена у тебя не выйдет! Так и заруби у себя где хочешь. Поняла? — глянул на бабу искоса.
— Не боись! Не нужен мне мужик! Нажилась в замужестве до тошнотиков. Нынче колом в жены не загонишь. Все вы одинаковы! А потому, никому нет веры моей, — усмехалась Люба, поставив перед Серегой хлеб.
Мужик ел молча. Давно отвык от чужого внимания и заботы. Потому непривычно дергался от поданной ложки, стакана чая.
Он диковато озирался на бабу, какая даже не пыталась привлечь его внимание к себе, как к женщине. Люба быстро поела, убрала со стола, взялась за стирку. Баба не пыталась вызвать Серегу на разговор. И на его вопросы отвечала скупо, коротко.
«Совсем замороченная!» — подумал мужик о Любе и, вопреки недавнему желанию сходить в парк, подышать воздухом, завалился на кровать, обдумывая свое смешное нынешнее положение.