Седая весна
Шрифт:
— Разойдись! — раздалась милицейская трель.
— Что тут случилось? — спросил старший наряда милиции. Ему объясняли хором, матеря Жорку и деда так, что машина вздрагивала:
— За что бил жену? — подступили к Жорке приехавшие. Тот едва открыл распухший рот:
— Отца хотела ударить. Колом по голове. За то, что на блядстве поймал ее.
— С кем? — удивились, глянув на живот бабы.
— А вот с этими! — ткнул в сторону внуков Петровича и Андрея.
— Во, нечисть окаянная! Да брешет он все! Не блудила ихняя
Милиция, пригрозив тем и другим, вскоре уехала. Ульяна увела Фаину в свой дом. И отпарив, отмыв бабу в бане, ночью приняла роды.
Стресс не прошел бесследно. Семимесячная девчушка появилась на свет не в своем, в чужом доме и сразу попала в руки старой Ули.
— Вот и расти моею внучкой! Не серчай, что родной дед и не ведает про тебя. Случается, старость глупей молодости, Не ценит своей крови и рода. Ну да нынче не по крови родство. Вырастай! Дай Бог тебе светлую долю! — поднесла ребенка к образу Спасителя, зажгла лампадку… Ведь новая жизнь появилась на свет. И молилась за ее долю старая вдова.
В доме Жорки было, темно. Старик кряхтел в своем углу, все уговаривал сына написать на Фаину кляузу:
— Нехай ей хвост прищемят. Дадут чертей, чтоб на старых руку не подымала…
— Не подбивай на пустое. Ты хоть старый, но мужик! Она хоть и молодая, да беременная. За нее не то улица, бригада, весь город вступится. Еще и нас упрекнут. Вон Улька что сказала? Ей поверят. И дом у нас отнимут для Файки! Тебя — в стардом по возрасту упекут, меня — в тюрьму. Ведь все этим грозили. Вспомни! Даже менты! Уж лучше давай выждем пока, — предложил деду.
— Дурак ты набитый! Кто ж с мужиков улицы сознается добровольно, что меня колотил? Нет дурных. За это посадят. А мы этими побоями, ежели их зафиксируем, Файку в тюрьму загоним. Скажем, что она изувечила. И не отопрется сука! И улица заглохнет. Испужаются пасть отворить. Кто им Фаинка? Ну на ночь приняла ее ведьма. А дальше, кому надо чужую мороку? Тебя заставят алименты платить и жилье поделят — наш дом. А где самим жить? Ежели меня в стардом вывезут, тебя тоже без угла оставят. Нешто на это согласный? Помни, прав тот, кто первым насрет!
— Ой, отец, не дребезжи. Не до того. Дай отлежаться. Завтра подумаем.
— Завтра поздно может быть, — скрипело из угла.
— Ты что в самом деле? Сейчас меня взогнать хочешь? Так я не могу ни рукой, ногой пошевелить. Все болит, — возмущался Жорка.
— Эта боль посвербит и пройдет. Иная под боком живет. От ей годами хворать станешь, — брюзжал дед.
Жорка- заворочался так, что пружины кровати под ним застонали.
— Дождись
— Смотри! Свово слова не меняй! Суку учить надо плеткой!
— Тут не только о ней говорить придется! Еще кой-кого задеть! — согласился Жорка.
— Понятное дело! Скажем, что схлестнулась с внуками Петровича!
— Ну да! А ведьма брехнет, что блуда не было! И вновь подтвердит, навроде к ней заходила, — уже не мог уснуть Жорка.
— Тогда свалим на всех, что в семью встряли, влезли в наши отношения и разбили все!
— Вот и заставят взять ее обратно! Ты же сам этого не хочешь! — потянулся Жорка за сигаретой и увидел свет в окне Ульяны: — О! Не спят две ведьмы! Небось нам кости моют во всех помоях.
— До утра! А там поглянем, чей верх! — хрипло рассмеялся дед.
— А если и они жалобу строчат? — вдруг испугался Жорка.
— Да чем докажет? У ней ни единой царапины на роже! А у меня?
— Это верно! Фактов у нас полные штаны! — невесело усмехнулся Жорка.
— Все свежие! Любой следователь дрогнет! — гордо выпятил костистую грудь под одеялом старик и застонал от боли: — Всех бы их пострелял! Ну сначала с главной змеей разделаться надо, — добавил сквозь кашель.
А мы подумаем. Может, внуков Петровича иль Андрея сумеем прицепить к Файке. Но ведь вот скажи, с чего оборзели? Накинулись сворой за нее. Хотя и не знали…
— Почем ведано? Не знамши никто не вступится. Выходит, знакомы были. С чего ж тот Андрей тебя в грязь вдолбил, как лепеху? Думал, в жисть тебя не соберу из той лужи.
— За это поплатится! — пообещал Жорка и, едва забрезжил рассвет, разбудил старика. Они пошли по улице не оглядываясь, молча, затаив зло на всех и каждого…
Тем временем Фаина кормила дочь. Впервые в жизни любовалась дочкой.
— Как же жить мы станем, кроха ты моя? Сколько родни, а хватись — одни в целом свете. Ведь вот не приюти бабуля, родила б тебя под забором отцовского дома. А ведь он и дед отреклись от нас! — заплакала Фаина.
— Не смей реветь! Не губи ребенка! Она только в свет вошла, впервой увиделись, а ты воешь! Улыбайся ей. Она не должна видеть беды, — говорила Ульяна.
— Ох, еще сколько горького хлебнем! — вздохнула Фаина.
— Никто свое заранее не знает, — усмехнулась старуха. И предложила: — Днем малышку на лежанку клади. Там тепло и темно, спокойно спать будет. Потом мы что-нибудь придумаем.
А вечером к Ульяне зашел Петрович. Хотел попросить бабку снять давление, но, увидав ребенка на руках Фаины, забыл зачем пришел. Поздравил улыбчиво. Пообещал кроватку сделать. И через три дня, вместе с младшим внуком, принес обещанное.
— Уля! Не ушла Фаина с дочкой к своему мужику? А то я тут приволок койку ребенку! — шагнул через порог и увидел следователя милиции. Тот сидел за столом, расспрашивал Фаину о случившемся. Та, плача, рассказывала..