Седая весна
Шрифт:
— Добрый вечер, моя прелесть! Как живет юная кокетка? — подходил к голозадой внучке Петровича и, порывшись в кармане, находил конфету, угощал ребенка.
— Лев, иди перекурим, — звал его Василий каменщик.
— Понимаешь, бросил. Уже три дня, как не курю! Поспорил с мужиками! Теперь на целый месяц завязал! — торопился Лева в дом, стоявший у самой дороги, вылупив глаза-окна на каждого прохожего.
— Чей ты будешь? Откуда? С каких мест родом? — спросили Левушку соседи в первый день приезда.
—
— От какой еще матери? Ты что? Звезданулся? В таком у нас вслух не сознаются! — бухнул Василий, озадаченно почесав в затылке.
— Из Одессы я! Слышали о таком городе? Самом красивом на земле!
— Доходило, а то как же? Босоты там много. Сплошная шпана и ворье. Мой Игорь с Лидкой отдыхали там в прошлом лете. Так у невестки даже исподнее с веревки увели, высохнуть не дали, — сплюнул Василий.
— Курорт! Что делать? Кто где не доплатил, сами отнимут, — рассмеялся Лева весело. И добавил: — Зато там самое теплое море, солнце и люди!
— Чего ж ты сюда сбежал? Иль перегрелся?
— Я вообще не люблю подолгу засиживаться в одном городе! Всю жизнь на колесах. Сегодня здесь, завтра — там. Люблю путешествия, новые знакомства, разных людей. Это моя стихия — родная и привычная.
— Выходит, мотаешься всю жизнь, ровно катях в луже, и все к берегу не пристанешь? — спросил Петрович, прищурясь.
— Да зачем их искать? Они сами меня находят, — рассмеялся, напомнив, как он впервые появился на улице в сопровождении колонны гаишников.
— А за что они к тебе прицепились оравой?
— Я ж с самой Одессы сюда прискакал на собственном роллс-ройсе, — похлопал по боку рыжий старый автобус «пазик». — На нем весь багаж. Я его хозяин, я его водитель, я его родитель. Ну и решил проверить, чем отличаются местные гаишники от одесских? Взял доллар, на нитку закрепил, чтоб не оторвался, и выпустил наружу привязанным. А свободный конец к зеркалу закрепил. Пока по городу ехал мимо гаишников, вон какая свора собралась. Гнались за мной, все хотели оторвать. А я вижу, как они за долларом гонятся. Через весь город. А я возьму и подтяну за нитку, когда какой ретивый уже оторвать хочет. Так и приволок за собой всех разом.
— Зачем? — не понял Петрович.
— Они мне разгрузиться помогли!
— А свои как на доллар клюнули?
— Отпиздили! За то, что всего один доллар на наживку повесил. Тарахтели, будто этим я город опозорил. Вот и вломили, — невесело усмехнулся Левушка.
— Как же ты доехал на этой кляче из самой Одессы? Небось всю дорогу на буксире волокли? — оглядел Сергей автобус взглядом знатока.
— Нет. Нигде не раскорячился! Скакал, как конь. Ты не гляди на его рожу. Посмотри внутрь! Кремень, не машина! Мне за него в Одессе четыре штуки баксов давали. Да я не сторговался!
— Не заливай!
Левушка приехал не один — со своим выводком, с грудастой крикливой Лялькой и старой матерью. Двое мальчишек, как две капли воды похожие на мать, быстро оглядели дом, огород и через десяток минут уже зависли на яблоне в саду Ульяны. Бабка мигом позвала Ляльку:
— А ну, сыми своих сорванцов! У нас так не полагается. У соседей не воруют! Спрашивать надо! — нахмурилась старуха.
— Это из-за такого говна выговариваешь? Тебе детям яблок жаль? Сколько их сожрешь? — разинула рот, словно у себя в Одессе.
— Слушай, ты! А ну закрой рот! Вместо извиненья хамничаешь? В другой раз не позову! Спущу с цепи собаку. Пусть с ними разберется. Во! Шелупень приехала! — закрыла Уля калитку с треском за соседкой. А та, визжа и плюясь, шла по улице, понося Ульяну последними словами.
И кто знает, как сложились бы отношения семьи с жителями улицы, если б не сам хозяин. Он вскоре постучался к Ульяне:
— Прости, мамочка, моих босяков! Всю дорогу всухомятку ехали. Срать разучились. Увидели яблоки — стыд забыли. Больше не полезут. Не шкворчи на них.
— Ну дети еще ладно. А вот жена твоя… Эту к калитке не допущу!
— Помиритесь, голубушки! Она баба веселая! А что горло у ней широкое, так она из Одессы. Там нее бабы такие. Зато зла в ней нет!
Так это иль нет, улица не захотела убедиться и па всякий случай держали калитки закрытыми от
новых соседей. К ним присматривались настороженно.
Левушка, едва отоспавшись с дороги, пошел искать работу и устроился на асфальтовом заводе, где были неплохие заработки и, главное, всегда вовремя выдавали деньги. На работу он уходил в семь утра, возвращался по темну. Лялька, отмыв дом и семью, тоже устроилась медсестрой в поликлинику, но, посидев без зарплаты два месяца, ворвалась к главврачу, наговорила такое, что ее уже через час не только уволили, а и рассчитали.
Баба с победным видом вернулась домой и через два дня устроилась продавцом на рынке.
У Ляльки был особый дар. Она умела продать то, с чем другие сидели долгими неделями. Он беспощадно обвешивала и обсчитывала горожан. Ее стыдили, ругали, грозили. Ляльку это не чесало. Она не боялась никого.
Попытался как-то старик образумить, такое ответ услышал, весь базар в штопор свернулся от хохота. Но дед оказался въедливым и привел милицию, контролеров. Ляльку вывели из-за прилавка, предложили пройти в отделение милиции. Она поначалу кричала, ругалась, но когда поняла, что ей выписывают штрафную квитанцию, изобразил натуральный сердечный приступ… Он избавил ее от неприятных последствий. И баба стала осмотрительнее.