Седьмая — для тайны
Шрифт:
Я знала, что мама очень переживает из-за того, что было абсолютно неважно для любого другого человека. Пренебрежение ее опытом она считала оскорблением своего достоинства, а оно было для нее самым главным.
Она написала несколько вариантов записки преподобному Мэтерсу, но ни один из них ее не удовлетворял. Она рвала записки и разъярялась все больше. Это привело ее в состояние напряжения, совершенно несоизмеримое с причиной, которой оно было вызвано.
Со времени моего последнего разговора с Мэг об отце я неоднократно и безуспешно
Стоял чудесный весенний день. Я пересекала площадь вблизи пруда, на берегу которого сидели два старика. Я сразу же их узнала, потому что они приходили сюда почти каждый день. Двое рабочих с фермы, вернее бывших рабочих, так как они были слишком стары, чтобы работать, коротали свои дни, сидя на берегу и тихо беседуя. Проходя, я пожелала им доброго утра.
Тропинка вела меня к дому викария. Природа была прекрасна в это время года: цвели каштаны, а вдоль изгороди пробивались фиалки и щавель. Разве можно сравнить такую красоту с заливным из угрей на лондонских рынках, о которых тосковала Мэг!
Я засмеялась про себя. Должно быть, это очень забавно: матушка, стремящаяся к былому великолепию, и Мэг, мечтающая о лондонских рынках! Хотя большинство людей склонны хотеть того, чего не имеют,
Наконец, я подошла к дому викария — длинному серому каменному зданию с приятным садиком перед ним и, увы, кладбищем позади.
Викарий принял меня в неубранной гостиной, окна которой выходили на кладбище. Он сидел за конторкой, где громоздились разные бумаги.
— А, мисс Хэммонд! — произнес он, подняв очки на лоб.
Викарий был м.ягким человеком, и я сразу же прочла дурные предчувствия во взгляде его водянистых серых глаз. Он был миролюбив и догадался, что над его счастливым состоянием может нависнуть угроза, что часто случалось после получения посланий от моей матушки. Когда же я сказала, что принесла ему записку, в его глазах появился страх.
— Думаю, нужен ответ! — вежливо заметила я, протянув ему записку.
— О да, да…
Он спустил очки на нос и слегка повернулся так, чтобы я не увидела его реакции на мамино послание.
— Господи, Господи, — произнес он с ужасом в глазах. — Это касается пасхальных цветов. Миссис Картер закупила их и, естественно…
— Разумеется, — ответила я.
— И она… попросила мисс Оллдер помочь ей расставить их, а мисс Оллдер, думаю, согласилась это сделать. Так что видите…
— Да, вижу! Я понимаю.
Он благодарно улыбнулся мне.
— Итак… если вы передадите вашей матушке мои извинения и… объясните, что дело не в моей власти… Полагаю, писать нет необходимости?
Хотя я прекрасно знала свою матушку, но мне было жаль и его.
— Я объясню! — сказала я.
— Благодарю вас, мисс Хэммонд. Пожалуйста, передайте мои сожаления!
— Передам, — пообещала
Я вышла из дома викария, но домой не спешила: я понимала, что будет гроза. Мне не терпелось, конечно, узнать, какое может иметь значение, кто расставляет цветы. Почему для мамы это было так важно? Неужели дело в этом пугале — миссис Картер? Конечно, в дни своего влияния цветы расставляла бы мама. Она решала, будут ли они украшать кафедру или алтарь. Но все это казалось мне таким мелким… Я одновременно и сердилась, и жалела ее. Хорошенько обдумывая, как сообщить ей неприятное известие, я не спешила домой.
Она уже ждала меня.
— Ты долго пропадала. Ладно… Принесла ответ?
— Не было необходимости писать, — ответила я. — Миссис Картер уже закупила цветы, а мисс Оллдер помогает их расставлять, потому что ее попросили об этом.
Мама посмотрела на меня так, как будто я сообщила о каком-нибудь великом несчастье.
— Нет! — закричала она.
— Боюсь, так он и сказал. Ему очень неловко и, кажется, действительно жаль тебя расстраивать!
— О, да как он смеет! Как он смеет!
— Ну ты же видишь, он объяснил, что не может больше ничего сделать, так как миссис Картер закупила цветы!
— Эта простолюдинка!
— Викарий тут не при чем.
— Не при чем?
Ее обычно бледное лицо побагровело. Она тряслась, и губы ее дрожали.
— В самом деле, мама! Это всего лишь пасхальные цветы! Ну какое имеет значение, кто их расставит?
Она закрыла глаза. Я увидела, как на ее виске быстро пульсировала жилка. Вдруг она тяжело вздохнула и покачнулась. Я успела подбежать к ней и подхватить, когда она начала падать. На губах ее я заметила пену.
Мне захотелось закричать: «Это абсурдно! Это смешно!» Но я испугалась: это было нечто большее, чем гнев.
К счастью, рядом стояло большое удобное кресло. Я сумела усадить в него маму и позвала Мэг.
Втроем — я, Мэг и Эми — мы уложили маму в постель.
Пришел доктор, и Мэг проводила его к маме, а я стояла на ступеньках и слушала.
Мисс Гловер, моя гувернантка, вышла и увидела меня.
— В чем дело?
— Мама заболела.
Мисс Гловер постаралась изобразить сочувствие, но не очень успешно. Она, как и другие до нее, оставалась в нашем доме только до тех пор, пока не найдется местечка получше. Однако она прошла со мной в гостиную, чтобы дождаться ухода доктора.
Я слышала, как он спустился с Мэг и сказал:
— Я загляну во второй половине дня. А там посмотрим.
Мэг поблагодарила его и вошла к нам в гостиную. Она посмотрела на меня глазами, полными тревоги. Я поняла, что она тревожилась скорее за меня, чем за маму.
— Что случилось? — спросила мисс Гловер.
— Он говорит, что это апоплексический удар.
— Что это такое? — поинтересовалась я.
— Это плохо. Но мы еще точно не знаем. Подождем.
— Как ужасно, — сказала мисс Гловер. — Она?..