Седьмая жена
Шрифт:
Голос у похитителя был молодой, чуть тронутый акцентом. Мексиканским? Кубинским? Досада человека, отрываемого от важных дел на чужие затеи и капризы, позвякивала в каждой фразе. И в то же время он сыпал словами с такой скоростью, словно не был уверен, что его дослушают до конца.
– Если вы дадите мне название озера и адрес места, я могу приехать на машине, – сказал Антон.
– На машине! Вы только послушайте его! А как я буду знать, что вы меня не обманете? Что не притащите за собой полицию? Хотите, чтобы я верил вам на слово? С чего вдруг? Нет, дайте мне гарантии, дайте себе
– Ну, например… Можно использовать эти карманные приемники, воки-токи. Они продаются в радиомагазинах парами. Один вам, другой мне. Вы посылаете кого-нибудь из своих, скажем, друзей, и он кладет воки-токи в мой автомобиль…
– Да? А полиция наблюдает за вашим автомобилем. И засекает моего друга.
– Действительно…
– Думайте, мистер Себеж, думайте.
– Я немного нервничаю.
– А я, думаете, нет? Каково мне всем этим заниматься? Думаете, для меня это привычное дело? Похитить и передать заказчику – это моя профессия. Но возвращать – тут возникает масса сложностей. И я иду на них только из-за сочувствия к вашей дочери. Которая упросила меня не отрывать ее от родного дома. Можно это хоть как-то ценить? Так что думайте, мистер Себеж, думайте. Не может быть, чтобы вдвоем мы не придумали толковую схему.
– Хорошо. Отменяем воки-токи. Простой конверт. В нем какой-то адрес. На полпути до вашего озера. Ваш сообщник приходит в ресторан. Скажем, в кафе «Ольга». Знаете? Нет, мать Голды тут ни при чем. Это совпадение. Садится за столик у окна на Стэйт-стрит. Незаметно приклеивает конверт снизу. И уходит. Полиция не может задерживать всех, кто присаживался к этому столику. Я появляюсь через час. Отклеиваю конверт и еду в указанное место. Сообщник незаметно следует за мной. Если убеждается, что слежки нет, дает мне вторую половину маршрута.
– Так-так. Это уже лучше.
– Но нам не собрать такую кучу денег.
– Начинается. Дешевеет родительская любовь. Неходкий товар. На все цены ползут вверх, только на это вниз. Вы что, не понимаете, что мне придется возвращать аванс? И что заказчик будет очень-очень сердит? Давайте устроим аукцион. В вашем рассвободном, пресвободном мире это ведь любимая игра. Вы привозите пятьдесят тысяч, мой заказчик дает шестьдесят. Вы добавляете еще пятнадцать, а мой заказчик перекрывает еще пятью… Законы рынка, спрос и предложение, ваша святая святых… Выиграете – ваше счастье. Проиграете – мы передаем вашу дочь неизвестному заморскому жениху. Под венец или под чадру.
– Как вас зовут?
– Педро. Или Пабло. Вообще – не ваше дело. Не морочьте мне голову.
– Я только хотел сказать, что… Не знаю, слыхали вы уже или нет. Тут они в вашем штате, говорят, недавно приняли новый закон. Просто варварский. Я не хотел верить поначалу, но говорят, что об этом было в газетах.
– К чему вы клоните?
– Не подумайте, что я хочу вас запугать. Мы все выполним, как вы сказали. Но этот закон… Мне кажется, справедливость требует, чтобы вы были в курсе.
– Ох, не тяните резину.
– Называется «заключение под окошком». Закон о смертной казни этим извергам не протащить, они это знают, поэтому додумались до такой замены. «Преступный индивидуум, – заявляют они, – отчуждает себя от общества,
– Ловко, ловко. Жестокое, изуверское и необычное наказание. Но конституции ведь для того и пишутся, чтобы их обходить.
– Представляете себе состояние осужденного? День за днем, каждую минуту ждать выстрела. Ложиться спать, смотреть на это окно над собой и не знать, суждено ли тебе проснуться. Родственники погибших часто бывают так мстительны. И все эти психопаты, которые что ни день – как мы читаем в газетах – палят по незнакомым людям, хотя знают, что их почти наверняка арестуют. А тут – безнаказанно! Да на такое дело будут съезжаться за тысячу миль.
– Опять же конституция. Разрешается погоня за счастьем. А если для него нет большего счастья, чем пострелять через «окошко»?
– Они как бы умывают руки. «Смертной казни нет, казним не мы, а какие-то отбросы общества совершают очередное преступление. Мы же остаемся чистенькими и незапятнанными». А представляете, как плохо стреляют нетренированные люди? Они ведь, прежде чем убить, двадцать раз ранят тебя, искалечат. Раздробленное колено – это, говорят, адская боль. Так же, как простреленная челюсть. Но хуже всего – рана в живот. Люди кричат не своим голосом. А эти лицемеры ведь тут же подхватят несчастного, уволокут его в больницу, подлечат и положат обратно «под окошко».
– Нет, все же мне кажется, что вы пытаетесь меня запугать.
– Ничуть. Просто среди преступлений, наказываемых «заключением под окошком», упоминается и похищение.
– Я уже догадался. Но это неправильный подход. Нам предстоит серьезное дело. Мы должны сотрудничать, должны быть партнерами. На вас лежит огромная ответственность. Один неверный шаг, и… Даже когда Голда уже будет плыть к вам в лодке… Если я замечу полицию, все может случиться. Взрыв, столб пара… Зачем мне оставлять свидетелей? Все будет зависеть от вас.
– Я понимаю. Никакой полиции. Но можно мне хотя бы поговорить с ней?
– Еще чего.
– Но как же я узнаю, что она у вас? Что жива и здорова?
– Например, если я скажу, что на левой ступне у нее родимое пятно в форме дубового листа? И что мать в детстве – она сама мне рассказала – забыла ее спящую на автобусном вокзале?
– Да-да, теперь я вижу…
– Значит, в кафе «Ольга». В пять вечера. Мне нужно время, чтобы все подготовить. Езды вам будет около часу, потому что маршрутик я залеплю извилистый. И очень, очень прошу: без глупостей. А то мне порой кажется, что жизнь вашей дочери нам дороже, чем вам.