Седьмая жена
Шрифт:
Он говорил все это, не глядя на нее, отвернувшись к окну, вглядываясь в лесистый склон вокруг собора, пытаясь разглядеть сквозь листву целительные ступени, и потому не сразу понял, откуда возник мычащий сдавленный звук. Звук нарастал, делался выше, тоньше, пронзительней. Он обернулся к ней, увидел наморщенный лоб, зажмуренные глаза, прижатые к щекам ладони и искаженный криком-мычанием рот.
В кафе стало тихо. Хозяин поспешил к ним, заслонил ее собой от зала, нагнулся к уху.
– Что-нибудь случилось? Вам нехорошо? Хотите перейти в мой кабинет?
– Ничего, Альберт, уже прошло. Мне страшно совестно… Простите… Мы лучше выйдем на воздух…
Он шел за ней через рыночную площадь,
Не выходя из боя, не умолкая, Антон вдруг ясно-ясно вспомнил ночь их первой невинной измены, этого полусонного объятия, за которым их застала жена-2. И как он послушно ушел за женой и забылся быстрым, защитным– сном, а когда проснулся, то увидел ее над собой, с листами бумаги в руках. Она не могла заснуть и всю ночь писала письмо. Она хотела, чтобы он прочел его. После этого письма все-все должно было стать на свои места.
Он начал читать.
Дорогая Сьюзен!
То, что случилось сегодня ночью, открыло мне глаза. Я ничуть не сержусь, потому что ни ты, ни Энтони ни в чем не виноваты. Вы оба действовали не по своей воле. Он был моим невольным – безвольным – посланцем, частью меня, моим alter ego. Я заразила его своим чувством к тебе. Это я обнимала тебя его руками. Мое чувство оказалось таким сильным, что смогло преодолеть даже постоянное и сильное раздражение, которое вызывает в нем твоя саркастичность и гордость. Недавно он сказал, что заносчивость, отпущенная нам, видимо, имеет постоянный объем, который рассчитан на среднего человека, поэтому она просто не умещается в маленьких женщинах и постоянно выплескивается из них наружу. Еще он пожаловался, что вокруг тебя витает какой-то цепкий запах, вызывающий в нем воспоминания о спортивных раздевалках. И тем не менее мое чувство оказалось сильнее – вопреки всем полям отталкивания, оно подняло его с постели и привело к тебе, как луна приводит лунатика на край крыши.
Помнишь наш выпускной год? Помнишь, как мне хотелось, чтобы ты пришла на мой день рождения, а ты говорила, что уже обещала этой серенькой Патси Робинсон, и я хотела даже переменить дату…
Дальше шли истории из школьных лет, которые все теперь тоже представали в новом свете и требовали длительного и увлекательного пересмотра. Жена-2 сидела на своей половине кровати по-турецки, всматривалась в лицо мужа, ловила отзвуки его чувств, слышала только свои.
…Мне хочется, чтобы ты осталась в нашем доме еще на месяц, на два, на полгода. Мы должны наконец понять, что с нами происходит, испытать самих себя. Ты всегда была такой смелой, выше всяких предрассудков и условностей. Ты увидишь, что я тоже не робкого десятка. Если у нас хватит духу дать волю своим чувствам…
Упрятанное в поздравительный конверт письмо было положено утром рядом с тарелкой Сьюзен. Оладьи с корицей шипели на сковородке, лунные кратеры булькали на их поверхности там и тут. Жена-2 в нетерпении
– Ее нет… Как тебе это нравится? Ни вещей, ни чемоданов, ни записки… Она уехала… У меня нет слов, нет слов… что она вообразила? За что? А мое письмо? Нет, ее нужно вернуть… Аэропорт… Энтони, ты должен ее вернуть… Надо немедленно ехать в аэропорт… А если она уже улетела? Боже, какая жестокость!.. Отправляйся за ней в Нью-Джерси, слышишь? Где расписание рейсов?… И вручи ей мое письмо… Тогда она увидит и все поймет… Я заверну тебе завтрак в дорогу… Нельзя терять ни минуты…
Он пытался ее урезонивать. Он пытался доказать, что все это к лучшему. Что их жизнь вернется в нормальное русло и они забудут об экстравагантных срывательницах всяческих прикрас. Что даже в их брачном контракте не было пункта, чтобы один служил посредником и выяснял запутанные отношения для другого. Но жена-2 не унималась. Она с гневом требовала, чтобы он отправился в погоню. Так охотник гонит своего сеттера на поиски вальдшнепа, твердя вопреки всякой очевидности: «Я попал, я попал, я попал…»
И он подчинился. Он поехал в аэропорт с письмом. Ему сказали, что мисс Дарси уже улетела. Он купил билет на ближайший рейс. Он прилетел и приехал в городок Вестфилд, что в штате Нью-Джерси. И вручил ей письмо. И они оба смеялись, не могли не смеяться. И он уже никогда, никогда не вернулся обратно в Чикаго.
Внутри автомобиля было тихо. Обессиленные битвой, расстрелявшие боеприпасы, израсходовавшие весь запас ненависти враги сидели понуро внутри светлой клетки из бегущих струй. Потом, не говоря ни слова, повернулись друг к другу и тихо обнялись.
О Сьюзен, о жена-3! Почему так должно было случиться, что мы хотели друг от друга невозможного? Почему никто не предупредил нас, что словами не дано нам менять друг друга – только ранить?
О Энтони, о муж мой первый и единственный, о отец моих детей, почему не хватило тебе того счастья, которое у нас было, почему ты хотел еще и еще?
Потому что всю жизнь я гнался за одним и тем же – за новыми полями любви. Я мог потерять огромное – уже завоеванное – поле, погнавшись за ничтожным лужком. Но разве не так я нашел и тебя? Разве иначе могли бы мы узнать друг друга? Разве и ты не мелькнула вначале такой же случайной солнечной, земляничной поляной рядом со мной?
Как можно любить не свое – чужое – поле? Я никогда не пойму. Это ты заразил меня, ты втянул меня в грех предательства, в грех воровства, а теперь по греху мне и наказание.
Я всегда ухожу безнаказанным, все поля остаются моими. Потому что я продолжаю вас всех любить. Но этого-то мне и не прощают.
Я строю дом. Всегда. Всю жизнь. Это мой дом. Ты разрушаешь его – я строю снова. Я могу жить одна, с детьми. Мне никто больше не нужен.
Я перед домом твоим. Дверь закрыта. О, как я хочу внутрь, обратно. О, как мне найти слова, открывающие дверь?
Ты перед домом моим. Ты усталый, одинокий, измученный. Ты истоптал чужие поля, выжег чужие лужайки. Но ты все тот же опасный разрушитель. О, как мне найти силы и запереть дверь перед тобой?
О как бы я хотел научиться разлюблять! Тогда бы я боялся потерять вас.
О, как бы я хотела научиться прощать – тогда мне стало бы страшно оставаться одной…
Он первым разжал объятия и задом вылез через узкую дверцу. Пошел под дождиком к телефону вызывать такси.
«Вавилония» должна была отплыть через полтора часа. Он подумал, что успеет еще заехать в канцелярский магазин, накупить бумаги и магнитофонных кассет, чтобы хватило на долгое плавание через океан.