Седьмая жертва
Шрифт:
В такой ситуации единственно правильным решением было организовать засаду в мастерской, чтобы узнать, кто придет сюда за героином. Решение-то было правильным, но вот выполнение его оставляло желать много лучшего. Шел девяносто четвертый год, высокопрофессиональные милицейские кадры стали редкостью, в милиции оказывалось все больше и больше людей случайных и плохо подготовленных, а зачастую и вовсе не пригодных к такой работе, людей, которые не слишком хорошо умеют разговаривать, еще хуже умеют думать, зато очень здорово умеют бить и стрелять не размышляя.
Хозяина мастерской в известность о засаде не поставили по очень простой причине: когда жена и дочь в Петербурге занимаются наркобизнесом,
Но пришел не Шувалов, а его сын. Для сидящих в засаде милиционеров из группы захвата это был не сын покойной Екатерины Шуваловой, а неизвестный юноша без документов, который вместо того, чтобы вежливо отвечать на вопросы, огрызался и возмущался, объясняя цель своего появления какими-то нелепицами про колонковые кисти и картины. Причем, где лежат эти самые кисти и картины, он точно не знал. Более чем подозрительно!
Засаду решили пока не снимать, а подозрительного парня, предварительно «приложенного» несколькими ударами резиновой дубинки, препроводить в отделение. Кто ж мог подумать, что он психанет и прыгнет в окно! В открытое окно третьего этажа старинного питерского здания с высокими потолками.
Потом были долгие служебные разбирательства. Почему милиционеры сразу же не позвонили Шувалову и не спросили, где его сын, куда он отправился, с какой целью и во что был одет? Да, у юноши не было документов, да, верить на слово никому нельзя, но ведь есть же элементарные способы проверки. Потому, отвечали милиционеры, что старший и младший Шуваловы могли быть в сговоре, мальчишка пришел за товаром с ведома отца, а басни про кисти и миниатюры были согласованным враньем, так что звонить отцу было бессмысленно. Почему милиционеры повели себя так неграмотно с точки зрения психологии? Разве они не знают, что подростки Требуют особого подхода, что они способны на безрассудства и явно неадекватное поведение, особенно если их обвиняют в том, чего они не совершали? Взрослый человек в такой ситуации может (хотя тоже не всегда) остаться спокойным, понимая, что если за ним ничего нет, то в течение ближайшего же времени разберутся и отпустят, ибо взрослый человек признает право других людей на ошибку. Подростки права на ошибку не признают ни за кем, и, если их необоснованно подозревают или обвиняют в чем-то, они, вместо того чтобы спокойно и аргументированно защищаться, впадают в ярость, чувствуют себя оскорбленными и готовы даже пойти на членовредительство или самоубийство, только чтобы доказать, что «все кругом козлы». Это азы психологии, как же можно было этого не понимать? Оказывается, можно. Потому что сидевшим в мастерской милиционерам никто этого не объяснял, они не учились в университете или в Школе милиции, где преподают специальный курс психологии, ни у одного из них не было законченного высшего образования, зато у доброй половины был опыт боевых действий в «горячих точках» и в Афганистане, где любой находящийся по ту сторону – враг. Без всяких объяснений и разглагольствований.
Факт гибели мальчика никому ничего не доказал, и Виктора Петровича Шувалова еще долго подозревали в причастности к наркобизнесу, которым занималась его жена. Но сам он, похоже, об этом даже не догадывался.
Похоронив сына рядом с женой и дочерью, он уехал в Москву. Перед отъездом в разговоре со следователем Татьяной Григорьевной Образцовой Шувалов сказал:
– У меня отняли все и сразу. Смерть жены и дочери – это судьба, но смерть моего сына на вашей совести. Бог все видит, он этого так не оставит. У вас тоже все отнимут, вот увидите. Справедливость всегда торжествует. Надо только уметь ждать. И я дождусь.
Татьяне он в этот момент показался безумным, но она понимала, что человек, в течение двух недель похоронивший всю семью, не может быть другим.
Ей часто приходилось видеть людей в подобном состоянии, она им всей душой сострадала, но знала, что рано или поздно это проходит.
Выходит, у Виктора Петровича Шувалова это не прошло… Настины надежды оправдались, на перроне ее ждал Сергей Зарубин. Увидев его тщедушную фигурку в утепленной форменной куртке, она невольно улыбнулась.
– С каких это пор оперсостав ходит в форме? – пошутила она, чмокая Сергея в макушку.
– С тех пор, как зарплаты на нормальную одежку перестало хватать, – буркнул он. – Не у всех же мужья высокооплачиваемые профессора. Потопали, подружка, там тебя старый знакомый дожидается.
– Кто таков? – вздернула брови Настя.
– Да такой вот…
Зарубин скорчил страшную гримасу, обнажив зубы.
– Уши – во! – Он поднял руки высоко над головой. – Глазищи – во! И зубов немерено. Догадалась?
– Ой, Андрюша Чернышев, да? – обрадовалась Настя. – Сто лет с ним не работала. И собака с ним?
– Куда ж она денется, – усмехнулся Зарубин, ведя Настю от платформы к стоящему неподалеку милицейскому мотоциклу. – Вот парадоксы милицейской жизни, а? Чтобы повидаться с приятелем, нужно ждать, пока кого-нибудь убьют в подходящем месте. Ехать-то не боишься, Пална? А то я водила тот еще, на мотоцикле в последний раз ездил лет десять назад. Этот вездеход мне в местном отделении одолжили.
Честно признаться, Настя боялась. Но выхода все равно не было, не пешком же идти.
– А если ножками? – неуверенно спросила она на всякий случай.
– Ножками долго, – объяснил Сергей, – часа полтора выйдет. До места километров восемь.
– Тогда поехали, – вздохнула она. – Угробишь меня – Чистяков тебе не простит.
– Да ладно пугать-то. – Он уселся на мотоцикл и водрузил на голову шлем, второй Протянув Насте. – Мне много кто не простит, если что. Всех бояться, что ли?
Через двадцать минут Настя слезла с заднего сиденья совершенно окоченевшая и окаменевшая. Ехать по колдобинам ей было настолько страшно, что все мышцы свело судорогой, и теперь руки-ноги с трудом разгибались. К ней сразу же подбежала огромная овчарка, приветливо помахивая хвостом.
Настя, поморщившись от боли в ногах, присела на корточки и уткнулась заледеневшим на пронзительном ветру лицом в густую холеную шерсть на собачьей шее.
– Здравствуй, мой хороший, здравствуй, Кирюшенька, здравствуй, маленький.
Не забыл еще старую тетку Настасью?
Кирилл быстро лизнул ее в щеку и тут же деловито потрусил туда, где стоял его хозяин, оперативник из областного управления Андрей Чернышев, который с кем-то беседовал, но обернулся и помахал Насте рукой. Она огляделась, выискивая глазами знакомых. Кроме Зарубина и Чернышева, здесь были Коротков и следователь Ольшанский. Остальных она не знала.