Седьмая жертва
Шрифт:
– Будь я проклят, если это не «рыжеволосый экспресс»! – Рудник выскочил из-за стола и расставил руки в стороны, готовясь обнять Карен.
Она ответила на его приветствие и представила Робби.
Рудник пригладил встрепанную шевелюру в стиле Альберта Эйнштейна и крепко пожал Робби руку.
– Вы ведь пришли сюда по делу, правда? – осведомился он и, вернувшись к столу, принялся перебирать папки и бумаги, как будто искал что-то.
– Да, я работаю по делу Окулиста, – ответил Робби. – Карен переслала вам некоторые материалы, рассчитывая на помощь. – Он взглянул на Карен, ища у нее подтверждения. – Когда это было?
– Окулист… Окулист… Что-то знакомое. Ах да, конечно.
Рудник
Карен скрестила руки на груди и, усмехнувшись, покачал головой.
– Что, возникли проблемы? – поинтересовался Робби.
– Он издевается над тобой, – заметила Карен. – Ему прекрасно известно, где лежат нужные документы.
Наконец Рудник лег животом на стол и выхватил папку-скоросшиватель из стопки бумаг, лежавших на дальнем его конце.
– Вот она.
– Видишь? Он без конца повторяет этот фокус. Ему кажется что это очень смешно.
– Мне нравится испытывать терпение новых агентов.
Робби шагнул вперед и остановился только тогда, когда край стола уперся ему в ногу. Он взглянул на маленького Рудника сверху вниз.
– Я не новый агент.
Рудник покосился на Робби поверх очков с толстыми стеклами.
– Но вы – представитель власти. Я это чувствую.
– Детектив полицейского управления Вены.
– Вена! Чудесное местечко в северо-западной части штата. Стоит неосторожно высунуть голову из окна, и ты окажешься за городской чертой.
– Да, городок у нас маленький, верно подмечено. Размерами похож на вас.
– О-о-о… Ладно, поваляли дурака, и будет. Вернемся к делам нашим скорбным.
Рудник опустился в кресло и раскрыл перед собой папку.
– Как твой зуб? – полюбопытствовала Карен.
– Нужно прочистить и запломбировать канал. Знаешь, по-моему, надо априори включать дантистов в число подозреваемых при каждом расследовании. Они настоящие садисты, все до одного, клянусь честью!
– Окулист, – многозначительно напомнил Робби.
– Да, конечно. Разумеется. Окулист… серийный убийца, вторгшийся на информационную автостраду высшего класса.
– Информационная автострада высшего класса? – переспросила Карей. – Что, это выражение еще в ходу? Неужели кто-то им до сих пор пользуется?
Рудник снисходительно посмотрел на нее поверх очков.
– Я пользуюсь, разве не ясно? – Он перевернул несколько страниц и уставился на документ, оказавшийся с левой стороны. – Итак, как я уже говорил, этот парень недурственно разбирается в высоких технологиях. Или, по крайней мере, знает, как получить информацию, необходимую для того, чтобы выглядеть специалистом высшего разряда. – Рудник перевел взгляд с Робби на Карен и, очевидно, понял, что их терпение на исходе. – Позвольте мне объяснить, что я имею в виду. Если верить вашим кибернетическим заклинателям змей…
– Ты получил результаты из лаборатории?
От удивления брови у Рудника полезли на лоб.
– А ты разве нет?
Карен нахмурилась.
– Не имеет значения. Продолжай.
– Да, конечно. Словом, как я говорил, ваши компьютерные гении утверждают, что преступник воспользовался технологией, благодаря которой сообщение, отправленное по электронной почте, распадается на составляющие – нули и единицы, цифровой эквивалент крови и плоти, – чтобы помешать нам проследить его назад, до отправителя. Здесь есть несколько интересных моментов. Во-первых, ваши спецы говорят, что сведения о том, как это можно сделать, хранятся на информационной автостраде… прошу прощения, в Интернете. То есть остается неясным, то ли он сам знал это, то ли просто следовал инструкциям, полученный он-лайн,
– Согласна, – заметила Карен. – Наш убийца – отнюдь не компьютерный гений. Но он далеко не глуп и способен выяснить, как сделать то, что ему требуется.
– Во-вторых – и это, пожалуй, самое важное, – акт исчезновения письма, который он разыграл перед нами, означает, что ему нужно одностороннее общение. Монолог, если хотите. Или ему неинтересно, что вы можете сказать по этому поводу, или же его больше занимает, что вы можете сделать.
Карен кивнула, обдумывая услышанное и сравнивая его с тем что ей уже было известно.
– А содержание? – задал вопрос Робби.
– Да, содержание письма. Индекс Флеша-Кинкейда [46] пометает его на уровень шестого класса, но я сомневаюсь, что это даст нам что-нибудь, поскольку он пишет в манере, свойственной ребенка. На мой взгляд, более важно для нас то, что за его письменные навыки отвечает другая часть мозга, не та, что заставляет его пачкать стены кровавыми рисунками, о которых мы поговорим чуть позже. В отличие от рисунков, которые навеяны, скорее всего, неким подсознательным выражением его чувств, текст построен вполне сознательно и осознанно. Он приложил недюжинные усилия для того, чтобы вы не смогли отследить его письмо. Он не хочет, чтобы его поймали, но при этом вынужден делиться с вами своими переживаниями. То, что он пишет от первого лица, очень важно – у него есть на это веская причина, которая заключается в том, что он предлагает вам личные воспоминания о действительных событиях.
46
Тест на легкость чтения. Показывает соответствие развития пи ууровню классовамериканской средней школы.
– Как мы можем исключить вероятность того, что он предлагает нам всего лишь художественный вымысел?
– Действительно, учитывая его творческие способности, такая возможность не исключена. Но я полагаю, что мы имеем дело не просто с неудавшимся писателем-графоманом. Я склонен полагать, что письмо имеет для него самого глубоко личный смысл. Именно поэтому он показывает его тебе. Для него это единственная возможность выплеснуть эмоции относительно событий, которые случились с ним в детстве или юности. И еще я думаю, что его послание тесно связано с тем, что он проделывает с телами своих жертв. Он унижает и оскорбляет их так же, как унижали и оскорбляли его самого, когда он был маленьким. Преступник рассказывает о том, каким было его детство, о событиях, которые сделали его тем, в кого он превратился сейчас. Быть может, таким образом он пытается объяснить свои поступки, чтобы вы не думали о нем плохо.
Робби прищурился.
– Вы хотите сказать, преступнику небезразлично, что мы о не думаем?
– Я полагаю, что ему действительно не все равно, как его в принимают. Но не в том смысле, в каком мы беспокоимся о какими нас видят другие люди. – Рудник покачал головой, хотел было добавить что-то еще, но промолчал.
– В чем дело? Выкладывай! – распорядилась Карен.
– Здесь кроется что-то важное. – Он надел очки для чтения и уткнулся в раскрытую папку. – Просто я не сумел пока разобраться, что именно.