Седьмое измерение
Шрифт:
— А где мама с Сережкой? — спросила я, потому что надо было что-нибудь спросить.
— Рок — это судьба, — хрипло сказал папа. — Ты этого еще не знаешь?
— Знаю, — сказала я. — Только я думала…
— Думай больше, больше думай… — сказал папа, еще ниже опуская голову. — А мама с Сережкой в магазине, наверное. Или в кино мама с Сережкой. Не знаю я, где они.
1977
Языковой барьер
Сомнений не было: ребенок говорил по-итальянски!
Это выяснилось,
На следующий день он привел в дом полиглота. Это был его школьный приятель, работавший в одном из институтов Академии наук. Приятель принес погремушку, уселся рядом с кроваткой Павлика и спросил на десяти языках:
— Как тебя зовут, мальчик?
Парфеновы поняли только первый, русский вариант фразы.
Павлик посмотрел на гостя с интересом и произнес в ответ какую-то длинную тираду, в которой присутствовало слово «Паоло».
Полиглот расцвел и задал Павлику еще вопрос. Ребенок снисходительно кивнул и принялся что-то доверительно рассказывать. Он был в голубых ползунках и держался за деревянные перила, стоя в кроватке, как на трибуне.
Они поговорили минут пять на глазах ошеломленных родителей. Потом Парфенов осторожно потянул гостя за рукав и спросил шепотом:
— Что с ним?
— Да он у вас прекрасно говорит! Великолепное произношение! — воскликнул полиглот. — Правда, по-итальянски, — добавил он.
— Откуда у него эта гадость?! Совершенно здоровый ребенок! Он у нас даже ангиной не болел, — сказала Парфенова-мама.
— Может быть, у вас в роду были итальянцы?
— Клянусь, не было! — прижимая руки к груди и умоляюще глядя на мужа, сказала Парфенова-мама.
— Может статься, и так, — мрачно отрезал Парфенов. — За всеми не уследишь.
Так начались в семье Парфеновых трудности сосуществования. Отдавать мальчика в детский сад было стыдновато, и Парфеновы с большими трудностями наняли приходящего переводчика-студента. Дошкольный период жизни Павлика прошел в неустанных попытках родителей выучить итальянский. Они затвердили несколько популярных фраз, но дальше этого дело не пошло.
Ребенка удалось научить только одному русскому слову. Это было слово «дай!». Он овладел им в совершенстве.
— Может быть, поехать с ним в Неаполь? — спрашивал себя Парфенов, слыша, как Павлик напевает неаполитанские песни. И тут же отвергал эту возможность по многим причинам.
Между тем Павлик приближался к школьному возрасту. Он попросил через переводчика купить ему слаломные лыжи и требовал гор.
— Настоящий итальянец! — шептала Парфенова-мама со смешанным чувством ужаса и уважения.
В первый класс Павлика повел студент-переводчик. Парфенов дал ему выпить для храбрости коньяку. Студент вернулся из школы очень возбужденный, молча допил коньяк с Парфеновым и взял расчет.
— Вы не представляете, что там творится! — сказал он на прощанье.
В конце первого полугодия Парфенов рискнул впервые зайти в школу. Он шел, сгорая от стыда, хотя никакой его вины в итальянском произношении сына не было.
— Очень хорошо, что вы наконец пришли, — сказала учительница. — Павлик немного разболтан, на уроках много разговаривает. Надо провести с ним беседу.
— Разговаривает… Беседу… — растерянно повторил Парфенов. — Но на каком же языке?!
— Ах, вот вы о чем!.. — улыбнулась учительница.
И она объяснила, что Павлик — отнюдь не исключение. Весь класс говорит на иностранных языках, причем на разных.
— Ваш Павлик среди благополучных. Послушали бы вы Юру Солдаткина! У него родной язык суахили, причем местный диалект, иногда очень трудно понять!.. А итальянский — это для нас почти подарок.
Тут в класс, где они разговаривали, вбежала растрепанная малышка, и учительница крикнула ей:
— Голубева, цурюк!
Девочка что-то пролепетала по-немецки и упорхнула.
Парфенов был подавлен.
— Ничего, ничего… — успокаивала его учительница. — К десятому многие из них овладевают и русским…
Больше Парфеновы в школу не ходили. Они только читали на полях дневника сына записи учителей, сделанные, специально для родителей, по-русски и почему-то печатными буквами: «У Павлика грязные ногти», «Павлику нужно купить набор акварельных красок» и так далее.
Парфенова-мама послушно выполняла указания, благо они не требовали знания языка.
Годы шли в устойчивом обоюдном непонимании. К Паоло заходили приятели, которые оживленно болтали на разных языках, и тогда квартира Парфеновых напоминала коротковолновую шкалу радиоприемника. К шестому классу Павлик изъяснялся на шести языках, к десятому — на десяти. Родителей он по-прежнему не понимал.
В десятом к Павлику стала ходить девушка-одноклассница. Ее звали Джейн, родным ее языком был английский. Парфеновы догадались, что в семье девочку звали Женей. Павлик и Джейн уединялись в комнате при свечах и что-то шептали друг другу по французски. Это был язык их общения. Впрочем, Джейн знала немного по-русски и ей случалось быть переводчицей между Павликом и Парфеновыми.
А потом Джейн поселилась у Павлика. Парфеновы тщетно пытались выяснить, расписались они или нет, но слово «ЗАГС» вызвало у Джейн лишь изумленное поднятие бровей. Впрочем, бровей у нее уже не было, а имелись две тоненькие полосочки на тех же местах, исполненные тушью.