Седьмое небо в рассрочку
Шрифт:
– То есть как это – забирай?
– В частную собственность. – Он не позволил Шатунову открыть рот, жестом остановив его. – Помолчи. Сейчас по всей стране практикуются методы перевода государственного имущества в частную собственность. Кхе, некоторые думают, я болван, ничего не понимаю, мол, старпер – что с меня взять? А я знаю и вижу. Главное, надо вовремя и нагло действовать, схем сотни. Например, сбацаем дочернюю фирму, это плевое дело, там уставной капитал – смешно сказать. Я уже так делал, дорога проторена.
– Вы?! – не поверил
– Да недавно провернули аферу с пивзаводом… А что, производство мне знакомо, только оно стоит, как памятник, без дела. Люди хотят пива, а его нет, потому что идет дележ. В общем, моего приятеля зажали, он решил назло… Короче, я теперь собственник. Ты купишь у меня пивзавод… Не бойся, тебе он обойдется в три копейки, потом продай, но уже не задаром. Там оборудование устарело, вложений нужно сделать хренову кучу. Не жалей, кинь шакалам, они ж тоже кушать хотят. А наш завод держи, не отдавай.
– А вы?
– Я – пас, Ленька. Бобик сдох – это про меня.
– А родные? Им не понравится ваше расточительство…
– Никого у меня нет. Сын где-то на Камчатке, пил он, может, уже спился. У меня был завод и вера… в светлое завтра. Завтра не наступило. И знаешь, что я тебе скажу? Завтра не наступит никогда. Устал я, Леха, устал.
Машина завертелась, Жирнов даже встрепенулся, повеселел, появилось ощущение, что он вынашивал тайный план, который пока не выдавал Шатунову. Кураж Жирнова успокоил, он же теперь не выглядел безнадежно больным, а чему-то радовался.
В той суматохе незаметно прошел год. Год! А Шатунов все в кочегарке жил, слава богу, Иваныч не гнал оттуда. Да много ли одному нужно? Кочегарка была норой, где Шатунов прятался, поглядывая на мир из окошка под потолком. Впрочем, не имел Леха времени, чтоб подыскать себе достойное жилье, откладывал со дня на день, получилось не зря.
Однажды поздним вечером, когда он никого не ждал, а лежал на старом диване, обложившись учебниками и справочниками, послышались шаги – кто-то спускался по железной лестнице, издававшей жуткий скрип. Шатунов подскочил, открыл дверь и обмер…
– Здравствуй, – сказала Ева, присев на ступеньку. Она не была похожа на Еву-хохотушку и Еву-праздник, ее глаза грустили, а в голосе звучал надлом: – Я получила твои цветы, но когда они завяли… Ты похож на моряка… (Да, на нем была тельняшка.) Значит, здесь и живешь?.. Знаешь, тебя было сложно найти без фамилии… Но ты говорил, что работаешь кочегаром и живешь на работе, еще твоего начальника зовут Иваныч… Ты не рад мне?
Не рад – придет же такое в голову! Какими словами выразить, что он почувствовал, увидев ее здесь? Разве мог Ленька рассчитывать, что ту славную девушку посетит идея отыскать его в огромном городе? Он не вспоминал о Еве, некогда было, а если в редкие минуты думал о ней, то как о мимолетности, которая пришла вовремя и спасла его, но никогда не вернется.
Она вернулась. Так что же ей ответить? Леха Шатун опустился на колени, обнял и прильнул лицом к коленям Евы –
– Все это время мне хотелось, чтоб ты меня согрел… как тогда…
Ева убежала, когда он спал, не сказав ему адреса, не назначив свидания. Может, это нелепо, но Шатунов вовсе не сердился на нее. Наверное, так надо. Правда, сразу затосковал. В то же время Леху наполняла уверенность, что она обязательно вернется, обязательно…
Придя на работу, он узнал страшную новость, ударившую по нему с огромной силой: Жирнов, первый в его жизни человек с большой буквы, бескорыстный наставник… ЗАСТРЕЛИЛСЯ…
7
Три порции кофе заказал Марин и попросил официантку принести большую кружку, туда слил напиток из всех чашечек, вернул их на поднос и улыбнулся девушке, дескать, огромное тебе спасибо, свободна. Он уставился в телевизор на стене и просмотрел четыре длинных клипа, наконец:
– Извини, раньше вырваться не мог.
Рожкин – ровесник Марина, такой же высокий, но из-за худобы ему больше подходит определение длинный и нескладный. Зато он умный – страсть. Мало людей, умеющих знания соединить с практикой, Рожкин умеет. Стоит посмотреть на его широкий лоб с глубокими залысинами, сразу понимаешь: мозгов там видимо-невидимо, и все по ГОСТу. Пожалуй, более ценного представителя следствия не отыщешь, ведь Рожкин кто? Криминалист! И он был на месте преступления.
– Пить-есть будешь? – осведомился Марин. – Не стесняйся, бабки не мои, за все платит шеф.
– Ммм… – беря меню, одобрительно протянул тот.
Он заказал лапшу, мясо с гарниром, салат, три сдобных булки с джемом, пакет апельсинового сока и кофе – всего-то чашечку. Главное, съест все, а через час побежит в ближайший гастроном за перекусом, в общем, не в коня корм.
– Чем порадуешь? – спросил Марин.
– Ничем.
– Я зря тебя кормлю? Так, вернем заказ…
– Ничем не порадую – это значит имени убитого не назову. Его отпечатков нет в картотеке. Обрыв, дорогой.
Стало быть, не было совершено этими ручками преступления, убитый Ксенией мужчина не привлекался, не мотал срок. Жалко. Во время паузы официантка принесла салат и пакет с соком, Рожкин в предвкушении трапезы прищелкнул пальцами, а они у него длинные, как у музыканта, и схватился за вилку.
– Он что, новичок? – озадачился Марин. – Как же его взяли на ответственное дело?
– Почему новичок? А если не попадался?
– Крутой, да? Как же его застрелила женщина?
– Всего не просчитаешь. По ряду признаков – начинающейся седине на висках, зубам, изменениям в тканях и органах, по складкам на шее ему примерно тридцать пять-тридцать семь лет. В этом возрасте карьеру киллера не начинают, хотя наверняка есть исключения. Телосложение, анатом говорит, суперкрепкое, убитый следил за состоянием своего тела.