Седьмое небо в рассрочку
Шрифт:
– Отлично. Я жду вас, поторопитесь.
Бросив трубку на сиденье, Люка уставилась в окно, видно, ее манил автомобиль, в котором находился король удачи Шатунов.
– Зачем? – тихо вымолвил Хок. – Зачем солгала?
– Заводи мотор, – буркнула Люка. – Заберем бабки и сдернем отсюда, в этом городе нас преследует рок. Поехали, я сказала!
Они не могли знать, что ждет их на самом деле, всю дорогу молчали, как во время похоронной церемонии. Хок оправдывал свой поступок: родителя нельзя убивать при ребенке, иначе наступит конец света, для всех наступит.
В парковую зону въехали с тыла, где нет ограды. Зато с этой стороны расчищено несколько площадок для парковок, расположены они в разных частях, к ним ведут удобные подъезды. Проехав по периметру парка, у заросшего тиной пруда оба увидели одинокую семерку. Сюда не стремится народ. Пруд напоминает болото, воняет гнилой тиной, его обходят стороной, предпочитая посидеть не на травке, а в кафешке неподалеку.
Едва Хок затормозил, Люка выскочила из машины и стремительно зашагала к семерке. У автомобиля она замешкалась, нерешительно открыла дверцу со стороны водителя…
А Хок не торопился встретиться с Гектором, он не приучен лгать, уж пусть лучше Люка сама… Но когда Хок подошел ближе… Его изумила неестественно застывшая фигура девушки. И Гектор, немного завалившийся на бок. Он как будто спал. Не сразу Хок рассмотрел пятно возле уха Гека. Крохотное, похожее на пятно краски. Оно было ярко-красным, с темным сгустком посередине…
Вся-вся она была черная, как ворон из старой русской песни: в черном платье, черной кофте, черный шелковый шарф обматывал шею и струился по телу до колен. Но главное, на ней черные чулки с большой дырой на колене и «стрелками» во все стороны. Чулки особенно «актуальны», ведь на улице двадцать пять градусов выше нуля, без них и без шерстяной кофты просто никак нельзя! Шла лохматая барышня по кладбищенской дороге, как солдафон, размахивая руками и широко шагая, да ботинки на платформе подвернулись или девица споткнулась, но ее повело точно на автомобиль.
– Куда прешь! – взревел Южин, утопив педаль тормоза.
Девица бухнулась на капот и таращилась бессмысленными глазами по сторонам, словно опасалась, что из могил выскочат полусгнившие покойники.
– Рехнулась? – вылетел из машины Южин с воплем потерпевшего. – Какого под колеса бросаешься? Скажи спасибо, что медленно ехали!
По долгу службы Марину полагается быть в центре событий, какими б незначительными они ни были. А вдруг столкновение спланировано? Вдруг девица – часть коварного плана? Но видя, что чернушка либо напугана, либо у нее в головке свистопляска, потому ничегошеньки не соображала, Марин взял ее за плечи, поинтересовавшись:
– Не ушиблась?
Она взглянула на него соловыми глазами, потом перевела тупой взгляд на Южина, пыхтевшего рядом:
– Накуренная. Или уколотая. Наглоталась колес, нанюхалась! Не видишь – соображаловка у нее отсутствует.
– Может, у девушки горе, – начал было возражать Марин, да примолк, так как кофта соскользнула с ее плеч и…
Чуть ниже левого плеча красовалась знакомая татуировка – анкх с крыльями летучей
Девушка выпрямилась, натянула кофту на плечи, сказав очень тихо, при этом шатаясь:
– Я в порядке. Из… звините…
– Как же, горе у нее! – бухтел Южин. – Наша сдвинутая молодежь время коротает на кладбищах, ведь больше им негде тусоваться! Девка из этой же среды, из сдвинутых. Смотри, как размалевана – в гроб краше кладут.
С декоративностью она действительно перебрала, вся эта графика на личике не украшала, а отпугивала. Волосы (черные, конечно) она не расчесывала, наверное, с неделю, плюс к ним: черные тени на веках, черная помада и маникюр, пирсинг в носу и на нижней губе. А бледность неестественна настолько, что девушка, казалось, вот-вот скончается из-за недостачи крови в жилах.
– Поезжайте, а я отвезу ее домой на такси, – сказал Марин, отступая от машины вместе с чернушкой, которую он поддерживал за плечи.
– Зачем она тебе? – ворчал Южин. – Она ж из секты, сектанты тебе голову снесут…
– Трогай, – отмахнулся Марин. Когда машина отъехала, он встряхнул чернушку: – Эй, тебя как зовут?
– Ноктюрна…
– Ясно. И где же ты живешь, счастье мое? Адрес хоть помнишь?
– Д-да… помню… – промямлила она сухими губами.
А глазки… вот-вот сомкнутся! Лишь бы не навсегда.
Шатунов не обратил внимания ни на вынужденную остановку, ни на черную девицу со странностями, ни на то, что Марин бросил их ради чернушки. Он вообще всего этого не заметил, так как был далеко, очень далеко. Шатунов отправился в путешествие назад, туда, где ему было… Это может понять человек, который испытал хотя бы толику тех ощущений, которые хлынули на Леху в то счастливейшее время. Когда Ева появлялась, мир сужался до узкого круга, где находились он и она, но безоблачность – стихия непостоянная…
В стиле лавстори
– У тебя совсем пусто, – сказала Ева, пройдясь по квартире, и крикнула куда-то вверх: – Э!.. Слышишь? Э-э!.. Эхо. Это пока сарай. Ты собираешься его заполнять, чтоб дурацкого эха не было?
– Некогда.
Шатунов принес бокалы с вином, бутылочку знакомый привез из-за бугра, толканул за бешеные бабки, клялся, что коллекционное. Бокал взяла Ева механически, пригубила и не пришла в восторг от божественного вкуса, не поинтересовалась, откуда это изумительное вино и как оно называется. В общем, шаблонный диалог не завязался, а Лехе мечталось рисануться перед ней, мол, я для тебя… и так далее.
Ева снова двинула гулять по пустой квартире, Леха же рассматривал бордовую жидкость в бокале, отпил глоток, как истинный сомелье… кислятина, далеко не божественная. И вкус был перенасыщен терпкостью. Шатунов повертел бутылку, кажется, он по старой привычке купился на наклейки, решив, что вино фирменное.
В момент, когда он придумывал легкую казнь мошеннику, Ева, фланируя мимо, протянула ему бокал, не глядя, дескать, налей еще. Да он с радостью! И тут же простил знакомого, ведь Ева не отвергла кислятину, но уточнил: