Седьмой ангел (Дьявольский коктейль)
Шрифт:
Но долго наслаждаться ничегонеделанием мне не дали. Зазвонил телефон, и, молниеносно выскочив из-под одеяла, я подлетела к стоящему на столе аппарату…
— Марина Андреевна?
Мне стало дурно. Почему-то мне не пришло в голову, что безликая госпожа Валетова может быть настолько заинтересована в моей кандидатуре, что, не дождавшись моего звонка, позвонит сама. От неожиданности я даже не сообразила, что могу прикинуться собственной родственницей и сказать, что меня нет дома.
— Да, — уныло призналась я.
— Что же вы
Ага! Сирота казанская! Все дела забросила, сидит и ждет!
— Вы знаете, — голосом, полным невыразимой муки, произнесла я, — произошли непредвиденные события… Дело в том, что я вчера устроилась на работу.
Повисла тяжелая пауза.
— Я никак не ожидала от вас такой… безответственности. — Трубка в моей руке буквально покрылась льдом. — Вы повели себя подло и низко. И вы горько раскаетесь в этом.
Со сжавшимся от внезапного страха сердцем я осторожно положила отрывисто гудящую трубку обратно на рычаг и невольно поежилась.
— Не нравится мне эта Валетова, — призналась я изображению Булгакова. — И голос у нее противный. Слава богу, что я к ней не устроилась… Такая милая, любезная. А потом возьмет и положит тебе мышьяк в чай только потому, что ты на пять минут опоздала на работу…
Презрительно хмыкнув, я пошла умываться, уговаривая себя, что волноваться нечего. Но чувствовала я себя не в своей тарелке: доброжелательный, словно шипение кобры, голос Валетовой все еще звучал у меня в ушах.
Странная особа. Недаром Себастьян…
Себастьян! Воспоминание о вчерашнем дне, хотя и проснулось позже меня, было настолько ярким, что я едва не подавилась зубной пастой.
Одеваясь, я обнаружила, что напеваю вполголоса: «У любви, как у пташки, крылья, ее нельзя никак поймать…»
Из дома я вышла гораздо раньше того времени, которое требовалось, чтобы доехать до новой работы. Объяснялось это желанием заехать в мой любимый книжный магазин. Мне пришла в голову идея пополнить свою коллекцию словарей и энциклопедий. Не то чтобы у меня были на это деньги. Но я надеялась, что в скором времени они у меня появятся, а преимущество высоких цен на хорошо изданные увесистые справочники и состоит в том, что их можно присматривать заранее, не опасаясь, что весь тираж расхватают, словно горячие пирожки.
Возле стоящей неподалеку от книжного магазина театральной кассы я замедлила шаги, присматриваясь к афишам. Одна из афиш привлекла мое внимание.
«Впервые за десять лет. Единственный концерт в Москве. Голос, которому аплодировали все страны мира. Василий Трефов — „Я встретил вас…“».
Это должно быть интересно. У меня есть два его компакт-диска. Певец он замечательный, но последние десять лет о нем совсем не было слышно. А ведь в конце семидесятых — начале восьмидесятых по нему все с ума сходили — и у нас, и за границей. Может, сходить на концерт?..
— …Так, времени у нас мало. Он с минуты на минуту может подойти. Хитрый, гад, готовится заранее. Ну ничего, сегодня
Я невольно прислушалась.
— Короче, я сейчас отойду в переулок. Он меня видел раз, может узнать. А вы ведите себя естественно, старайтесь не встречаться с ним взглядами. Он очень подозрительный. Вы двое встанете у входа, ты будешь вон у того ларька с игрушками. Связь держите со мной по рациям. Только не сильно ими светите.
Я осторожно заглянула за угол киоска. Трое высоких, спортивного вида мужчин внимательно слушали негромкие указания четвертого. На всех четверых были замшевые куртки. Я вздрогнула — замшевые куртки сейчас явно в моде у всяких подозрительных личностей. Впрочем, может быть, это вовсе не подозрительные личности, а усиленно берегущая меня милиция?
— …Еще раз повторяю его приметы. Высокий, худой, лет тридцати. Стрижен коротко. Баки, усики, маленькая бородка. Куртка черная, длинная. По виду — иностранец. Он и есть иностранец, только по-нашему говорит здорово, не знаю, где так наблатыкался. Поаккуратней с ним, он хитрый, сволочь. Мы хотели с ним в тихом месте разобраться, чтобы все по-быстрому и без шума. Так он назначил встречу здесь. Иностранец, а соображает! И город, видать, знает неплохо. Местечко подобрал для нас самое поганое. Народу много, да к тому же рядом мэрия. Стрелять даже с глушителем нельзя.
Я насторожилась.
— Значит, так, если он Зятю книжку добровольно отдает, мы идем за ним, а там уж что скажут, то и сделаем. Если же он что-то заподозрит и книжечку по-хорошему не отдаст, мы встречаем его у выхода, берем под белы ручки и сажаем в тачку. В общем, ребятки, готовьтесь — так ли, иначе ли, а пареньку сегодня непременно надо с богом свидеться.
— Ты, Умник, говоришь как-то мудрено. Кончим мы его, что ли?
— Тихо! — сквозь зубы прошипел тот, кого назвали Умником. — Не хватало еще, чтоб нас кто-нибудь услышал!
Сделав по возможности как можно более бесстрастное лицо, я прошла мимо подозрительной компании. Стало очевидно, что это не милиция на страже порядка, а самая настоящая бандитская шайка. Надо было что-то предпринять, но я не знала что. Во мне происходила внутренняя борьба. А точнее — дискуссия.
«Ты все равно ничего не сможешь сделать. И ничего не сумеешь доказать, даже если успеешь привести милицию. Тебе никто не поверит, — говорил один голос внутри меня. — Иди восвояси и ни во что не вмешивайся».
«Но если я не вмешаюсь, человека убьют! Может быть, даже хорошего, ни в чем не повинного человека! И я, таким образом, стану их соучастницей!» — возражал другой голос.
Так и не придя ни к какому решению, я зашла в книжный и застыла у вертушки с путеводителями, беспомощно оглядываясь по сторонам. Фанаты-книголюбы, ошалевшие от вида окружающих их сокровищ, то и дело толкали меня плечами и извинялись. Пришедшие за подарками, учебниками или однодневной макулатурой пихали меня локтями и смотрели так, словно я наступила им на ногу. Продавцы, деловито снующие по залу, холодно просили посторониться. Все это мало меня трогало, потому что мысли мои были заняты другим.