Седьмой круг

Извольский Сергей

Прерывая мои мысли, раздался аккуратный стук, и дверь приоткрылась – тихо совсем, но я звук уловил.

– Андрей Семенович? – говорившего не видел, дверь за спиной, но кивок толстого заметил.

Быстрым шагом через комнату прошел молодой парень в строгом костюме и протянул хозяину аккуратную папку. После кивка парень так же быстро вышел из комнаты, а толстый двинулся ко мне.

«Да, оперативно работают», – подумал я, начав перебирать еще горячие от принтера листы. Цветные фотографии, много. Судя по всему, оцифрованные

со старых фото – стиль одежды немного смешной, лет десять назад так одевались.

На большинстве фотографий были молодые девушки и девчонки, школьницы. Были и взрослые, совсем разные люди. Совершенно разные моменты – пикник на природе, бассейн, пляжи, школа, просто девчонки на кровати валяются. Объединяло фотографии то, что почти везде была светленькая девочка. И я догадываюсь, кто это.

На одной из фотографий я остановился. Большая классная фотография. В смысле школьная, на которой целый класс изображен. Всматривался в лица долго, но наконец кивнул, указывая на одну из девушек.

– Эта.

Толстый сделал шаг вперед, наклоняясь ко мне. Вот он, удобный случай – попробовать его вырубить, взять в заложники, а дальше… и что дальше?

– Эта точно на нас выбежала, а потом исчезла, когда замес начался. А вот эта вроде та, которая без одежды совсем сидела, – показал я еще на одну девчонку, – но не уверен, я ее мельком видел.

Оторвав глаза от фотографии, встретился с взглядом толстого. Глаза у него страшные, надо сказать. Не в том смысле, что испуг от его взгляда, нет. Выглядят так, как будто этот человек выгорел уже, и что от него ожидать в следующее мгновенье, неясно.

– Через несколько дней я вернусь, – кивнул мне собеседник, – и мы поговорим. Если соврал, пожалеешь.

– Проверьте меня на поли…

В пару слов обозначив то действо, которое я могу с полиграфом сделать, толстый вышел, оставив дверь кабинета открытой.

– Чтоб волос с головы не упал, – музыкой прозвучали для меня слова из коридора. – И пусть смотрят, чтобы руки на себя не наложил, – это тоже музыкой, но… печальной.

Глава 20

Комната была образцом спартанского убранства. Четыре стены, пол, потолок. Четыре кровати по углам. Без прикроватных тумбочек. В потолке решетка вентиляции.

Окна нет, зато виден проход в санузел. Прелесть какая, там и душ есть, судя по всему. Но везде камеры – в двух углах полусферы затемненного стекла. Еще и санузле такая же бородавкой висит.

– Ознакомься, – довольно грубо развернул меня конвоир и ткнул в бумажку на стене указующе. – Будешь нарушать, будешь наказан.

Я встал у стены, читая свод правил и распорядок дня, а конвоир в это время вышел из палаты, нет, камеры, и мягко закрыл дверь.

– Мда, забавно, – кивнул я сам себе, покачав головой.

Хотя ничего забавного не было – кормежка два раза в день, сон восемь часов,

а все остальное – свободное время. Вот только чем бы его занять? Нарушать правила не хотелось – здесь такая контора, что наказать с них станется. Без соблюдения разных норм Женевской конвенции. Как раз палец запульсировал болью, напоминая об экзекуции. И при воспоминаниях я непроизвольно сжимался от страха. Хоть и привык к боли в виртуальности, но здесь ощущения были настолько сильнее, насколько были ярче краски мира в виртуальности.

Но оказалось, чем занять свободное время, предусмотрено – в углу у стены, прямо на полу лежало несколько одинаковых томов книги «Преступление и наказание» Достоевского. Да, здесь точно люди с тонкой душевной организацией процесс налаживают. И своеобразным юмором.

Первые два дня ничего не происходило. Я периодически читал оказавшееся неожиданно интересным «Преступление и наказание», валялся на кровати, много думал, много вспоминал. Но только ад – о более далеком прошлом, а тем более о будущем думать себе запрещал, нечего душу бередить.

В середине третьего дня, ближе к полудню, дверь неожиданно открылась. Странно, обычно в это время никто не приходит. Я подобрался. Но пришли не ко мне – привели нового постояльца. Вернее, постоялицу – в сопровождении трех человек, двух охранников и одного доктора в белом халате, в камеру завели девушку. Одета она была, так же, как и я, в робу, напоминавшую униформу медбратьев – простые синие штаны, грубая рубаха с косым воротом и короткими рукавами, из которых двумя спичками торчали руки. Да и сама девчонка худющая, одежда ей явно велика, висит как на вешалке. Лишь мослы кое-где выпирают. И тоже босая, как и я.

– Здесь же этот? – удивленно спросил мужчина в белом халате, показывая на меня.

– У нас нет дискриминации по гендерным признакам, – усмехнулся один из охранников. – Да не волнуйтесь, – покачал он головой и показал на камеры по углам, – ничего здесь не случится.

Девушку подвели к одной из кроватей, на нее она и упала мешком. Краем глаза, делая вид, что занят книгой, я осматривал новую постоялицу. Что вполне естественно – первая особа противоположного пола, увиденная за последние несколько дней.

Впрочем, смотреть особо не на что было – кожа да кости. Девчонка исхудалая, осунувшаяся, как завалилась на койку, так и лежит, глядя в потолок безжизненным взглядом. Когда конвоиры с доктором вышли, я чуть повернулся на локте, продолжая наблюдать за девушкой, уже более демонстративно. Но она совершенно не обращала на меня внимания.

Страшненькая. Нет, может быть, она и была когда-то симпатичной, но не очень. Спутанные светлые волосы, не очень правильной формы узкое лицо, слишком крупный нос. Только глаза огромные. Но даже они не яркие, серые. И еще по левой щеке спускается к шее недавний шрам от ожога, будто кипятком плеснули.