Седьмой Совершенный
Шрифт:
«Как известно, честность — лучший капитал. Удачно распоряжаясь этим капиталом, а также небольщой суммой, взятой в долг у ростовщика, они в скором времени погасили свои долги и приобрели некоторое уважение в среде торговцев. Мало-помалу разница со сделок стала увеличиваться, и тот неосязаемый капитал под названием честность, стал постепенно материализоваться, превращаясь в звонкую монету, то есть стал приносить прибыль. Оба женились, построили дома, и вот наступил момент, который бывает в жизни каждого мусульманина, имеющего достаток, — они созрели для того, чтобы совершить хадж. Ибо,
Они подсчитали свои деньги, оглядели домашних и увидели, что все сыты и одеты, и есть крыша над головой. Они назначили день отъезда, объявили об этом и стали готовиться к путешествию.
Случилось так, что за день до отъезда в их квартале загорелся дом у одной вдовой женщины. Сбежались люди, потушили пламя, но имущество все ее выгорело, от дома остались одни каменные стены, и сама она с детьми оказалась на улице. Люди поохали, поцокали языками, дали ей кто монету, кто старую одежду, кто кусок хлеба и разошлись по своим делам.
Вечером того же дня Валех зашел к Салеху и сказал, что он просит прощения, но завтра никуда не поедет, так как деньги, отложенные на хадж, он отдал бедной женщине с тем, чтобы она отремонтировала свой дом. Салех возмутился и стал взывать к разуму своего друга, говоря, что Аллах, осудит такое пренебрежение к святой обязанности мусульманина. Он даже вызвался сходить к этой женщине, объяснить ей все и забрать деньги, предназначенные на богоугодное дело, но Валех был непреклонен. Он еще раз извинился, сказал, что сожалеет, и ушел.
Делать нечего, Салех отправился в хадж один. Долго ли, коротко ли, он уехал, но на исходе дня он увидел впереди на расстоянии полета стрелы пешего человека. Поторопив прислугу, Салех пришпорил коня и сократил расстояние настолько, что можно было рассмотреть путника, — это был никто иной, как Валех. Подло обманув друга, он видимо, пустился в дорогу не, дожидаясь утра, чтобы первым достичь Мекки. Что за выгоду он усматривал в этом, Ваиду было неведомо.
„Может это мне грезится?“ — подумал Ваид и обратился к своим рабам за подтверждением. Несомненно, это был Валех, все узнали его, но как Ваид не пытался догнать Валеха, у него ничего не получалось, несколько всадников не могли догнать пешего человека. Так они и двигались все время, видя перед собой недосягаемого Валеха.
Вернувшись домой, Салех первым делом пошел к своему другу и принялся стыдить его. Но Валех сделал удивленное лицо и сказал, что не понимает о чем речь. Салех пришел в ярость, стал кричать и обвинять друга в вероломстве. Он позвал своих спутников, чтобы уличить Валеха во лжи. Тут вокруг них собралась толпа, и все они подтвердили, что Валех не покидал города, а трудился в своей лавке не покладая рук.
„Но как же так!“ — вскричал обескураженный Салех, — „Я все время видел тебя впереди!“
Так они кричали и спорили, пока не устали, а после этого разошлись, оставшись, каждый при своем мнении.»
Имран замолчал
— Так что же было на самом деле? — спросил кто-то из слушателей.
Имран сказал:
— Конечно же, Валех ни в какой хадж не ездил, но значение его поступка по отношению к бедной женщине было таково, что по богоугодности превосходило паломничество в Мекку. Поэтому Салех все время видел своего друга впереди себя.
— Барак Аллах! — вскричали слушатели. — Какая поучительная история, расскажи еще что-нибудь.
Имран взглянул на Кахмаса, но тот исчез.
— Завтра, — сказал Имран, — ночь скоро кончится, надо немного отдохнуть.
Он вернулся на свое место, встряхнул тюфяк, улегся и, более не помышляя о бегстве, мгновенно заснул.
Имран совершенно не выспался и весь день, качаясь на спине верблюда, то и дело срывался в сон, рискуя свалиться на землю. Но к вечеру почувствовал себя бодрым, и когда его позвали к костру, не стал отнекиваться, пошел и занял указанное место. Все с нетерпением ждали нового рассказа, но из вежливости молчали. Имран же, не видя знакомой фигуры, и вовсе не спешил, боясь осрамиться без поддержки. Мало-помалу разговор, прерванный появлением Имрана, возобновился. Говорили, как это водится у мужчин, о женщинах. Особенно горячился один работорговец, утверждая, что красивая женщина — это зло и порождение Иблиса, и что мужчина, покупая красивую женщину, становится на путь, ведущий к погибели.
— Вы все, наверное, слышали, что сахиб аш-шурта Сиджильмасы потерял голову из-за красивой рабыни и в результате лишился всего?
Кто-то спросил:
— А откуда ты знаешь, что из-за рабыни?
— Мне ли не знать, — усмехнулся работорговец, — я сам продал ему эту рабыню. Продал, когда почувствовал, что сам теряю голову. Я иудей, семья у нас — это главное, поэтому и продал от греха.
Работорговец тяжело вздохнул и замолчал.
— Глупости все это, — сурово сказал караван-баши, — воспитывать как следует нужно женщину и тогда вместо вреда от нее будет польза. — Скажи, ходжа, — обратился он к Имрану, — нет ли на этот счет ясного указания посланника нашего Мухаммада?
Едва эти слова утвердились в сознании нашего героя, как у костра появились очертания Ходжи Кахмаса. Автор не оговорился. Это были именно очертания, так как линии его фигуры дробились, таяли, появлялись вновь, и сам он более походил на разреженное облако, которое можно встретить в утренних полях. Но все же это была фигура Ходжи Кахмаса, и она кивала Имрану.
— Есть, — ответил Имран, — конечно же, есть, но лучше я расскажу вам то, что случилось с самим пророком.
«Рассказывают, что Посланник часто нуждался в уединении, а во время его мог сидеть где-нибудь в пещере или гулять по окрестностям. И как-то шел он через деревню и на окраине увидел молодую женщину, сидящую на самом солнцепеке. Перед ней стоял глиняный кувшин, что-то завернутое в белую тряпицу и палка. Солнце стояло высоко, и жара была сильная. При виде кувшина пророк понял что хочет пить, да так, что в горле у него пересохло.
— Мир тебе добрая женщина, — обратился к ней Посланник.