Сегодня и вчера
Шрифт:
Федор Петрович, выслушав Тейнера, посоветовал Бахрушину:
— Теперь вы, Петр Терентьевич, возьмите и скажите ему прямо то, что вам хотелось.
Петр Терентьевич, пересевший из коробка на козлы, шевельнул вожжами. Жимолость перешла на рысь, подала голос бежавшему за ходком жеребенку, и разговор прервался.
Да и как его продолжать? «Да» и «нет», «нет» и «да» — это пустая, бездоказательная болтовня. «Нет» и «да» без подкрепления доказательствами равнозначны. А какие доказательства может привести Бахрушин, если уровень политических знаний Тейнера куда ниже развиваемой им темы? Он даже не слыхал о знаменитых
Тейнера хотя и нельзя было сравнивать с Трофимом, но какая-то отдаленная схожесть между ними давала себя знать. Тейнеру, образованному человеку в буржуазном понимании этого слова, не были известны хотя бы в смутных чертах законы общественного развития.
Как можно разговаривать с человеком о ракетной технике, если он не представляет себе, что такое огнестрельное оружие?
И когда они приехали на плантацию ранней капусты, поставка которой в город шла настолько неудовлетворительно, что даже звонили в райком Стекольникову, Бахрушин сказал, глядя на Тейнера:
— Эти кочаны только на глаз кажутся большими, пригодными в дело кочанами, но, если взять их в руки, они легки, пусты и недозрелы. Одна видимость. Вот хоть этот взять. Голова велика, да не туго свита…
Тейнер, поняв намек, стал ощупывать свою голову так же, как Бахрушин ощупывал рыхлый кочан капусты.
— Я не спорю с вами, Петр Терентьевич, — сказал Тейнер. — Может быть, и моя голова велика, если судить по размеру шляпы, которую я ношу, но не туго свита. На свете бывают разные сорта капусты. Но всякий кочан имеет свое применение. Вот этот, например, моя мама предпочла бы другим. Его пустоту легко заполнить рубленым мясом и потом сварить. Получается отличное блюдо… Вообще пустой кочан очень удобен для всякой начинки. Поэтому я рад выслушать вас, Петр Терентьевич.
Бахрушин покраснел:
— Не обижайтесь, дорогой мистер Тейнер. Вы, право же, мне очень приятны, и я искренне сожалею, что как мы ни садимся, а в совместные музыканты не годимся… Видимо, у каждого своя нотная грамота.
— Ну вот и все ясно, — вмешался Стекольников. — Если уж капустные кочаны смешали с нотной грамотой, нечего от этого ждать хорошей музыки… Джон, хочешь поехать в питомник серебристых лис?
— Спасибо. Я не люблю их ни в прямом, ни в переносном смысле.
— Джон! Неужели я похож… Ну, как ты мог так сострить!
Джон расхохотался. Подпрыгнул. Захохотал. Пожал руку Стекольникову и сказал:
— Но ведь моей голове тоже не хочется быть кочаном капусты, если она думает о себе как о фабрике великих идей!
Размолвка свелась на нет. И они заговорили о грибной вылазке, о специальном телевизионном фильме Тейнера, который он назовет «Дети как дети», но все же «хорошей музыки» пока не получалось.
— Не диффундируем! — сказал Тейнер, прощаясь у Дома приезжих.
— Но и не враждуем, — ответил Стекольников.
— Пусть Пелагея Кузьминична начинит его рубленым мясом. Научите ее. Не пропадать же сорванному кочану. Я сегодня буду вашим гостем, и мы подиффундируем на эту тему. — Бахрушин подал Тейнеру кочан и, махнув рукой на прощанье, повез Стекольникова в правление.
XXVIII
— Ежели б, — говорил Трофим Тудоевой, — ваши люди
Долго и подробно объяснял Трофим терпеливой слушательнице, что такое конкуренция, без которой невозможна никакая жизнь.
— Ну, пускай земля общая, пускай машины и скот принадлежат всем, но если не будет конкуренции колхоза с колхозом, как можно богатеть?
Тудоева слушала и вязала чулок, а Трофим, сидя босиком, в нижней рубахе на крыльце Дома приезжих, доказывал теперь не столько ей, сколько самому себе, что борьба на рынке приводит к процветанию. Он утверждал, что один другого для того и бьет ценой, чтобы битый перекрывал небитого для всеобщего процветания и выискивал удешевление всякой и всяческой продукции, от моркови начиная и до автомобилей включительно.
Убежденный в этом Трофим искренне сожалел, что ни брат, ни Сметанин, ни самый глазастый из всех, секретарь партийного комитета Дудоров, не усваивали этих его мыслей.
Социалистические порядки, как и религию, Трофим находил хорошими для души, для самочувствия, но не для дела. И ему было совершенно непонятно: на чем держится колхозное хозяйство и что двигает его? Не сознание же, о котором там много рассуждали и Кирилл Тудоев и Петрован.
Ну как может сознание заставлять человека добросовестно трудиться и добиваться благополучия? Может быть, ониоткрыли новую веру в построении рая на земле? Может быть, этот рай, именуемый коммунизмом, и зовет ихна подвиги?.. Не зря же Дудоров знает заповеди, как хороший кержацкий начетчик. Может быть, онипо-своему пересортировали священное писание, и отвеяли плевелы, и выбрали из него самолучшие истины?
Как в кипящем котле, бурлили мысли в голове Трофима, усомнившегося в правильности проповедуемых им правил ведения хозяйства и боящегося своих сомнений. Может быть, рядом с богом и превыше его он сотворил себе золотого тельца, считая его всемогущим движителем жизни и повелителем рода человеческого?
Набив трубку, Трофим стал прикидывать, что движет им и теми, кто живет и работает на его ферме. Сначала он нашел на это ответ: жизнь. «Но что значит жизнь?» — спросил он себя. И кошка живет, и собака живет. Жизнь жизни рознь. У него большой дом и шесть комнат. В доме хорошая утварь и полный достаток. Его постоянные рабочие живут хуже. Некоторые совсем худо. А сезонные рабочие даже спят в сараях, и все их имущество ездит вместе с ними. И это считается справедливым. Справедливым по закону золотого бога, чью веру исповедуют в его стране. А по священному писанию?
Священное писание расходится с законами его страны. А у них,в колхозе?
У них в колхозе тоже есть расхождение, но куда меньшее. И это расхождение изо всех сил норовят уничтожить. Если говорить по совести, то в Бахрушах нет такой разницы в жизни людей, какая была и какую он помнит.
Так что же, безбожники, выходит, на самом деле ближе к богу, чем он, верующий в господа?
Верующий, но исповедующий ли его?
Выколотив трубку, Трофим продолжил рассуждения.