Сегодня и завтра, и в день моей смерти
Шрифт:
не везде".
– - "Ищите, где лучше".
Подошел к окну, рассказал. "Сволочи, -- было спокойное резюме.
– - Ох, как мне не хотелось сюда!.." -- "Вспомни Песочную..." --- "Да, понимаю... ладно, не волнуйся, как-нибудь. Иди домой. Ах, да, ты Лину ждешь".
И совсем уж стемнело, когда на пустынной дорожке увидел ее. Еще издали качала мне укоризненно соломенной головой. "О-у!..
– - исторгла из самых глубин, устало плюхнулась на скамью.
– - А я там вас искала... вечно ты мне запаришь мозги".
– "Извини, но я же тебе говорил".
– - "Ну, я забыла! Могу
– - осеклась.
– - Знаешь, Сашка, только я могла из нее выжать. Вот...
– - достала из сумочки две бутылочки, еще теплые.
– - Я ей прямо сказала,-- заулыбалась, -- как хотите, но без этого я от вас не уйду. Вот ся-аду...-
мило, по-детски и даже приподнялась, чтобы снова сесть, -- и буду сидеть. Пока не дадите. Посмеялась и говорит: ну, раз так, придется уважить. Ты слышал про амитозин?" - "Аминазин больным детям в психиатрической, слышал, давали".
– - "Нет, амитозин! Про тот я сама знаю".
– - "И как, помогло?" -- "С тобой до чего угодно можно дойти. Шучу, шучу, миленький...
– - накренилась, погладила.
До чего же быстро она ко мне привыкала. "Нет, это совсем другое. Понимаешь, там такой мужик симпатичный сидел. Мы разговорились с ним. У него жена болеет. На Песочной лежала, по женским...
– - брезгливо, как не женщина, морщилась. Или как слишком здоровая женщина.
– - Ей
посоветовали этот амитозин, и она прямо воскресла. Это новый препарат, его делают где-то во Львове. Я взяла адрес и телефон этого мужика, если хочешь, съезжу".
– - "Пожалей уж не кошелек, так таксистов".
– - "Да!.. ты знаешь, я тут с таким мужиком познакомилась!" - "На остановке".
– - "Как ты угадал? Ты умничка. Нервничаю, опаздываю. Нет и нет. И вдруг едет машина и останавливается возле меня. Девушка, говорит, садитесь. Ну, я подумала...
– слишком уж пренебрежительно выпятила губку,-- и села. Ничего... н-ну, так, обычный. Володей его зовут".
Это и был тот самый Интерес, только все это было не "на днях", а гораздо раньше, да велика ль разница, если теперь и Володи того давно уже нет, и других, многих, а есть Шурик-- почти муж. И этого тоже не станет, а будет муж, натуральный. Потом и его не станет, но другие же будут? Обязательно -- и они, и муж. Окончательный? Не знаю. Лишь одно мне ведомо, как царю Соломону: все проходит. Когда-нибудь. Это для тебя, доченька, счет шел на дни.
– - Молодой мужик, а такая "Волга", вся вылизанная, и такие финтифлюшки везде, обезьянки мохеровые. Ты ведь знаешь, как мне важна машина, сколько я на такси трачу.
Вот теперь, когда у Лины давно уж машина, с которой она "не слезает" ни зимой, ни летом, -- вот теперь-то вряд ли она поняла бы себя, тогдашнюю. И того Владимира тоже. Все мы так, бывает, не можем понять, как могли мы быть с кем-то, даже просто так -- разговаривать.
Уже дважды выглядывала Тамара, поговорила тихонечко с Линой, благодарно, улыбчиво. Разве скажешь, глянув, что у нее на душе. Обернулась, спросила: "Лерочка, тетя Лина пришла, хочешь ее посмотреть?" Отмоталась ты головой. Первый раз не захотела увидеть. Чтобы себя в ее глазах не увидеть. А Лина рассказывала. "Он мне говорит: вот запомните, все равно вы не сорветесь с моего крючка. Честное слово -- так и сказал!
– - сияла.-- Он мне два раза звонил в тот же день. И потом приезжал".-- "Как он тебя энергично
– - "О-у, Сашечка, при желании у меня таких было бы миллион! Нет, не нравится, скобарь, но -- машина! Говорит: когда и куда угодно. Хочешь, съезжу за амитозином?"
Поблагодарил, и подумал, что и травы эти напрасные, только горечь отравная. А знакомому Лины по амитозину позвонил в тот же вечер. Говорил он приветливо, при жене. И сама подошла, голос бодрый, приятный: "Вы знаете, эти уколы такие болезненные, что, боюсь, ребенок не выдержит. После них не пошевелиться. Я человек привычный, сами понимаете, но это совершенно адская боль. Что ты говоришь?..
– - в сторонку.-- Да, вот муж говорит, что этот изобретатель сейчас уже сделал новые, очищенные. И они уже безболезненные". Доложил Ильиной, и мгновенно: "Завтра же я узнаю у наших правдистов, кто там, во Львове, собкором, и буду того просить. Выйдет! Я уверена, что выйдет. Думаю, не откажет".
Утром, напарив травы, разлил ее в портативную тару: теперь с этими карантинными чекистами надо быть втройне осторожным. Начал я с прежнего -- с приставаний, докучливых просьб. И вот тут бы надобно все-таки объясниться. Мне противно видеть нас склочниками, но одни ли мы виноваты пред врачами, особенно карантинными? Если мы не можем выбрать себе врачей. Я уверен: на западе нет того милосердия, доброты, душевности, что дарили нам многие. Но зато (пусть за деньги, пусть разорительно) можно выбрать и место и нужную помощь. И еще: взрослый может решить, но ребенок не может, не знает. За него все решают врачи, а родителям не дают. Пусть не всем это нужно, все равно -никому.
"Что же вы хотите?
– - нетерпеливо переступала заведующая.
– - Можете быть и вечером, но только -- вы или мать, нам все равно. Смените ее".
– - "А она куда? Без одежды, на скамейку? И потом, вы же знаете: она не уйдет. Она мать".
– "Да, хорошая, самоотверженная мать. Но поймите и нас: мы не можем, не имеем права этого разрешать.
– - но, устав от меня, неожиданно уступила: -- Хорошо, только вечером, часов с шести... до семи вам хватит? Ну, до восьми".
"Вы скажете сестрам?" -- машинально спросил. "Не беспокойтесь".
Так опять этот дом стал нашим домом. Я был с вами, под окном, но в любую минуту мог подойти, поглядеть, послушать. А в положенный час доставал из шкафа белый халат, шел к вам. "А вот и папа! А мы с Лерочкой читаем". Но не "Робинзон Крузо", лежащий .на коленях у мамы, не прохлада, не тишина вели мои мысли, глаза. Как там носик? Лицо? Так же. А может, и хуже. Но чего я хочу? Второй день, два укола. Да таких дохленьких.
– - Лерочка, хочешь, папа тебе почитает? Я чего-то устала.
Не хочу. Он все время останавливается.
Не буду, не буду. "Вот каким горьким размышлениям о своей судьбе
предавался я в Бразилии".
– - Как же тут, подумал я, не остановиться. Только не в Бразилии и не о своей судьбе.
– - "И я бывало постоянно твердил, что живу точно на необитаемом острове".
– - Вот и мы теперь так, везде.
– "Как справедливо покарала меня судьба, когда впоследствии и в самом деле забросила меня на необитаемый остров, и как полезно было бы каждому из нас, сравнивая свое настоящее положение с другим, еще худшим, помнить, что провидение во всякую минуту может совершить обмен и показать нам на опыте, как мы были