Сегодня – позавчера. Испытание временем
Шрифт:
Четвертое. Трудоспособное население. Трудоспособное, трудолюбивое, грамотное, законопослушное – оно было одно – в обеих странах.
Пятое. Вооружённые силы. У хохлов осталась в наследство Западная группа войск. Самая боеспособная. Где она к исходу века? И ядерное оружие у них было. Было, да сплыло. Опять плюс – содержание ядерных боеприпасов – тот ещё геморрой и расходы!
Шестое. Энергетику и транспорт не надо сравнивать – они были едиными в Союзе. Одинаковыми.
Седьмое. Научный потенциал. Опять преимущество Хохландии, что была первой в Союзе по поголовью учёных на душу населения.
Где всё? Может, забыл что, не суть. То есть Украина оказалась
И эту роль вынужденно взяла на себя Россия. В мире ведь как – или ты становишься лидером и собираешь вокруг себя «шестёрок», или становись чьей-нибудь шавкой. Иначе – сожрут. Или пан – или пропал. Украина не захотела стать паном. Стала набиваться в шавки к немцам. И вот тут появляется основное отличие хохлов от русских. Хохлы нам пеняют и колют в глаз нашей «державностью», называют «имперским шовинизмом». Но русские не могут стать шавками. Не хочешь прислуживать – тащи ярмо цивилизационного проекта. И мы впряглись. И потащили. Белорусы подхватили, помогают. А хохлы кривят рты, посмеиваются, поплёвывают. Именно поэтому русские бывают разные – великороссы, белорусы и малороссы. Именно поэтому такое презрительное отношение русских к хохлам. Так что Советский Союз, или Российская империя, или Российская Федерация в границах Российской империи – это не больная фантазия шовинистов, реваншистов и других – шистов, а историческая необходимость. Необходимость для выживания. Ладно, это в другой раз.
А как будет относиться один брат, впряженный в плуг, когда его младший брат, выросший, окрепший и возмужавший, презрительно отказывается помогать? Да ладно помогать – вообще отказывается работать. Накрасился, расчесался, нарядился в отцовские праздничные одежды и смотрит по сторонам – кому бы отдаться? Но при этом столоваться ходит в избу брата, хотя тот и сам живёт кое-как, у самого – семеро по лавкам. Да отцов кредит – не погашен! Да ещё и соседи, оборзевшие, отцово поле подрезают, забор постоянно отодвигают, дальнюю родню забижают. А от родного брата – никакой помощи. Одно слово – блаженный. Если не сказать обиднее. Назвать его тем самым именем, каким называют продажных… Которые честь свою продать готовы за кусок колбасы в красивой обёртке. Которые мужичью пахотную долю готовы поменять на бабью, зависимую. Как вы относитесь к мужику, что бабьей жизнью живёт? Как? Пидорги? Модно, говоришь? Ребята, как же я рад, что не живу в вашем аду!
– Ну, я тебе понятно донёс свою мысль? – спросил я Бородатого.
– Но ведь это не так! – вскочил тот, собрался продолжить.
Я тоже поднялся, жестом заставил его заткнуться.
– Я не претендую на роль последней инстанции. Это сугубо моё личное мнение. Кроме того, весьма отвлечённое от реальности. Здесь и сейчас хохлы – это лишь чуть более дотошные и чуть более хитровывернутые товарищи – не более. У нас, в Красной Армии, есть только три национальности – русские, хохлы и чурки. И то хохлы только те, что ротными старшинами стали. Или хлеборезами. Остальные просто бойцы Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Это понятно? У нас тут нет национальностей. Все мы – скифы. Все мы – братья-славяне. У нас есть только
– Это возможно?
Я улыбнулся:
– Даже обоими сразу. И даже шпалерами. Один попаданец там был мастером литейного цеха. Сейчас, здесь, он – ведущий конструктор бронетехники. Он разработал самоходку СУ-76М. Имеет государственные награды. Лично получал из рук самого Калинина. Лично знаком со Сталиным и Берией. Миллионером стал. Процент получает с каждого самохода. И проценты с патентов на технологии, что воплотил. И его берегут. Пылинки с него сдувают.
Ха-ха! Почти так и есть. Сдувают пылинки. И в окружение посылают. Подставляют под панцердивизионы СС и Аненербе. Но это не публичное. Семейное. А сор из избы…
– Так что впереди у вас неограниченные просторы деятельности и развития. Дерзайте! В нашем молодом государстве трудящихся перед всеми все дороги открыты! Королёв – сирота, сын учительницы, Рокоссовский – вообще поляк, по определению – английский шпион, Конев – крестьянский сын, Сталин – послушник духовной семинарии. Дерзайте! А можете и прожить простую и спокойную жизнь обывателя. После войны, конечно.
– После войны будет другая война, – сказал хохол с тонкими губами, вставая, отряхивая штаны.
– Возможно. Будет. Или не будет. Хорош базарить! Время против нас. Дотемна нам надо без приключений до места добраться. Попрыгали, хроно-«зайчики».
– Мы – не хроно-«зайцы», – ответил один из осназовцев полка НКВД.
– Ну, да. Вы – белки-летяги. Не, лучше – летучие мыши. Бэтмэны, гля! Где детонатор?
Поднять настроение личному составу – первейшая обязанность командира. А меня так и прёт на смехуёчки да пиндехаханьки. Истерика, кули! Сам себе я психиатр. Сам себе диагноз поставил, сам себя и исцеляй!
Скифские набеги
Добрались, в общем, без приключений. Люди попадали, где остановились – такой марш-бросок! В лучших традициях Суворова и его чудо-богатырей! А сам я побежал кругами искать сенсорами партизан. Нашёл их наблюдателей. Один – в бинокль любовался архитектурой стальных конструкций моста, один – пас тылы, третий – спал.
Спящего разбудили, отправили к командиру отряда. А наблюдатели стали мне излагать схему охраны моста.
К приходу командира партизан у меня вызрел план атаки. В общих чертах. Обсудили, согласовали. Потом. Сначала обнимались. Командир – знакомец. Тот самый, мною уже меченный. Его человека я тогда спас. И погоню от них отвёл. Поговорили немного.
Разошлись. Надо поспать. Утром – будем резать, будем бить, хороводы водить. День начнётся стрельбой.
Ни черта оно не красит. Нет Громозеки, а мотивчик сам в ушах стоит.
Холодно, пасмурно, темно, опостылевше-противно – осеннее утро такое. Отовсюду сыплется влага, какая-то изморось висит в воздухе. Осень в небе, жгут корабли. Мне противно, но и охранникам мостовым – не мёд.
У них тут всё по правилам. Даже секреты выставлены. Были. Тяжёлые пули «винтореза» пробили в них приличные отверстия, через которые теперь и утекало светящееся в темноте тепло жизни. Да-да, так это выглядит в тепловизоре.