Сегодня – позавчера
Шрифт:
— А ты откуда знаешь, если засекретили?
— Я знаю людей. И в драке не раз бит. Если неожиданно ударить в слабом месте большими силами — прорыва не избежать. И это есть и будет всегда. Не отвлекай. Так вот, Жуков не растерялся и приказал окружённым войскам не прорываться к своим, а встать намертво и лечь, где были. Маневрировать, но не бросать тяжёлое вооружение. Он пожертвовал сотнями тысяч бойцов и командиров, целыми армиями. Это жестоко. Бесчеловечно. Но! Прорыв обороны ничего врагу не дал. Пехота их по грязи не успевала подтягиваться за танками, а танки
— Это да! Славно мы их расчекрыжили.
— Темп наступления немцев упал, а там дожди, слякоть, грязь. С дорог не сойдёшь, а дороги можно перекрыть даже небольшими силами. Наш батальон новобранцев на двое суток блокировал переправу танкового корпуса и вывел из строя больше батальона танков. А на хвосте корпуса висели, умирая, наши окруженцы. Поэтому он выходил к мосту потрёпанными кусками. Из боя — прямо на нас, опять в бой. Надолго их хватит? А там, перед Москвой, готовиться новая линия обороны, подвозятся свежие части. Москву не сдадим. А в годовщину Октября по Красной Площади пройдёт парад. Жертвы не будут напрасными.
— Хорошо бы.
— Так и будет. Я в это верю. И ты верь. И мы победим. А лет через двадцать в космос полетит русский пилот с каким-нибудь обычным русским именем и героической летающей фамилией. Юра Гагарин, например. Или Коля Воробьёв.
Я-2 рассмеялся:
— Циалковского вы начитались, господин офицер!
— Заткнись, пока зубы целые. Жопе слова не давали. Тебе задание было писать, а не трендеть. Ещё слово скажешь — рот зашью, как прохудившийся сапог. Понял?
Тот молча кивнул. Я был в ярости.
— Ну, — прорычал я Антипу, — ты кому веришь, мне или ему?
— Тебе хочу верить. А он оттуда.
— Тьфу, чума на твою старую, бестолковую башку. Будущее не определено.
— Кроме влияния личности на ход истории, есть объективные неизменные предпосылки и…
Я ударил его по губам сапогом прямо с земли. А что, зря разве я боем ногами владею? Заткнул я его основательно.
— Объективные предпосылки иногда сталкиваются и приходят в неустойчивое равновесие. И в такие моменты и меняются судьбы народов и человечества.
А про себя подумал: «Вот почему судьбоносным переломом в войне Сталин и Жуков считали не Сталинград и Курск, а Москву. Им изнутри чувствовалось это. И эта же „точка бифуркации“ парализовала волю других, менее волевых личностей. А после нашего контрудара подобная апатия парализованной воли овладела немецкими генералами. Ага, а такое уже было! Участники Цусимского сражения описывали сходные ощущения. Но не было среди них Судьбоборцев».
— И в такие моменты люди, истинно Великие люди, Судьбоборцы, способны толкнуть чашу весов в нежную им сторону. И «объективные неизменные предпосылки» начинают работать на них. И попробуй сказать ещё слово! У нас тут демократии нет! У нас Война!
Мы шли с полчаса молча.
— Антип, а какое
Антип почесал затылок, вспоминая.
— Слышь, ты, недоразумение. Парад Октября в 41-м году был?
— Нет. Уличные бои уже во всю шли.
— Ну, вот. Я докажу тебе, брат, что не будет по его. У нас приёмник же есть. Москву поймаем и через пять дней узнаем — будет по-нашему или нет. Свет победит или Тьма. Возьмёт враг кольца Москвы или нет. Кольца Власти.
Я рассмеялся. Сталин, Жуков, Берия, Василевский, Шапошников, Катуков, Рокоссовский — Хранители Кольца Власти. А Гитлер — Саруман, белый маг, маг Голоса. А правда, глянь-ка. А вот кто Саурон? Кто рулит всем этим безобразием? Где его Мордор? В США? В Англии?
— Ты чего ржёшь?
— Так, сказку одну вспомнил.
— Расскажешь?
— Про хобитов и Кольцо? — спросил удивлённо Я-2, — а разве её не позже напишут?
Я опять его пнул, в этот раз ещё и со злобой:
— Рот закрой, Голум поганый!
Довольно сильно похолодало. Лес аж звенел. Грязь померзла, а мы замерзли. Теплого обмундирования на всех не хватало. Я приказал усилить питание бойцам — сытый не так мёрзнет. Съели двух коз. Осталась одна коза и корова, которая от тягостей пути не доилась. Жаль. Молоко и мёд чудесным образом излечивали. Половина раненных встали в стой, половина оставшихся могли самостоятельно передвигаться.
Выпал снег. И с ним пришла беда, откуда не ждали. Антип и Леший с виноватыми мордами доложили, что утром недосчитались одного бойца. Того конюха, к которому приклеилось Дарёный Конь.
Я схватился за голову, сел прямо на тонкий налёт снега, раскачиваясь, причитал:
— Хреново, ой как хреново. Теперь мы не просто один из мелких отрядов окруженцев, а цель номер один! Они обложат нас, как волков и будут гонять. Он же, блин, всё знал! Не дарённый он конь, а троянский.
Так, надо что-то делать! Я вскочил, заметался, выкрикивая распоряжения:
— Леший! Догнать! Убить! Общий сбор! Выступаем немедленно! Брать только необходимое! Бросить всё к чертям собачим! Лошадей навьючить. Всем идти пешком! Освободившиеся телеги бросать! Всем вспоминать, когда последний раз видели этого предателя, что он говорил, что ему говорили, что он делал и где тёрся.
Оказалось, что предатель этот был очень назойливым парнем. Постоянно лез ко всем «любопытствуя». Бородач повинился, что сказал ему куда мы идём.
— Откуда ты знаешь куда мы идём?
— Ну, перед нами железка. А пройти её можно с техникой только в двух местах. Одно, ближайшее, ему я и назвал. А до второго лишних полдня идти.
— Долбоёж! Язык тебе, к чертям, отрезать! Выступаем немедленно! Бегом!
— На второе место?
— Смысла нет. Бежим в ближайшее. Они оба разом перекроют, но до второго — дольше. Один шанс — проскочить раньше, чем они раскачаются. Бегом, мать вашу! Отстающих лично буду расстреливать! Вы, все, — носители информации государственной важности. Никто не должен живым им достаться. Лично проконтролирую.