Сёгун
Шрифт:
Фудзико стоически ждала, пока не собрались все слуги, потом тоже встала на колени и поклонилась, но как самурай, а не как крестьянка:
– Гомен насаи, досо гомен на…
– Чума на твои гомен насаи! Какое право ты имела так поступить? А? – И он начал грубо ее отчитывать.
– Почему, ради Бога, ты не спросила сначала меня? А? Он старался совладать с собой, сознавая, что все его слуги знали, что он запросто может разрубить Фудзико и всех их на кусочки прямо здесь в саду за причинение ему такого беспокойства или без всякой причины вовсе и что даже сам Торанага
– Боже мой на небесах, дай мне силы… – Он схватился за столб, чтобы успокоиться.
– Это не ваша вина, – выдохнул он, не понимая, что говорит не по-японски. – Это ее! Это твоя вина! Ты убийца, сука!
Фудзико медленно подняла глаза. Она увидела обличающий перст и ненависть на его лице и шепотом отдала команду своей служанке, Нигатсу.
Нигатсу закачала головой и начала умолять ее.
– Има!
Служанка убежала и вернулась с боевым мечом, слезы струились по ее лицу. Фудзико взяла меч и предложила его Блэксорну обеими руками. Она что-то говорила, и, хотя он не понимал всех слов, он знал, что она говорит:
– Я виновата, пожалуйста, возьми мою жизнь, потому что я огорчила тебя.
– Ие! – он схватил меч и отбросил его в сторону.
– Ты думаешь, что ты вернешь Ёки-я к жизни?
Потом он внезапно понял, что он сделал и что делает сейчас. «О, Боже мой…»
Блэксорн ушел от них. В отчаянии он направился к скале над деревней около гробницы ками, сбоку от древнего огромного кипариса и заплакал. Он плакал, потому что безвинно погиб хороший человек и потому что он знал, что это он убил его:
– Боже мой, прости меня. Я виноват – не Фудзико. Я убил его. Я приказал, чтобы никто не трогал фазана, кроме меня. Я спросил ее, все ли поняли, и она сказала, что да. Я приказал это шутя, но теперь это не имеет значения. Я отдавал приказы, зная их законы и обычаи. Старик нарушил мой глупый приказ, так что еще могла сделать Фудзико-сан? Я тоже виноват.
Наконец слезы истощились. Наступила глубокая ночь, и он вернулся в свой дом.
Фудзико, как всегда, ждала его, но на этот раз она была одна. На коленях у нее лежал меч, который она опять предложила Блэксорну:
– Досо, Анджин-сан.
– Ие, – сказал он, беря меч, как и полагается его брать. – Ие, Фудзико-сан. Сигата га наи, нех? Карма, нех? – он, извиняясь, тронул ее рукой. Блэксорн знал, что она вынуждена выносить самые большие его глупости.
Фудзико заплакала:
– Аригато, аригато го – годзиемасита, Анджин-сан, – сказала она убито, – гомен насаи…
Он готов был отдать ей свое сердце.
«Да, – подумал Блэксорн с глубокой печалью, – да, это так, но это тебя не извиняет и не покончит с ее унижением, как и не вернет Ёки-я к жизни. Ты виноват. Должен был предусмотреть…»
– Анджин-сан! – окликнул его Нага.
– Да, Нага-сан? – он отвлекся от тяжелых дум и оглянулся на юношу, шедшего рядом с ним, – извините, вы что-то сказали?
– Я сказал, что надеюсь стать вашим другом.
– Благодарю вас.
– Да, и, может быть, вы, – далее пошел
– Простите?
– Учить, так? Понимаете «учить»? Рассказывать о мире.
– Ах, да. Извините. Так чему учить?
– Рассказывать про другие страны – зарубежные страны. Мир, так?
– Теперь понял. Да, попробую.
В это время они уже подошли к охране. – Начнем завтра, Анджин-сан. Друзья, да?
– Да, Нага-сан. Попробуем.
– Хорошо, – очень довольный, Нага кивнул. Когда они подошли к самураям, Нага приказал им пропустить его, сделав Блэксорну знак идти одному. Он повиновался, чувствуя себя очень одиноким в кругу людей.
– Охае, Торанага-сама. Охае, Марико-сан, – сказал он, присоединяясь к ним.
– Охае, Анджин-сан, досо сувари. – Добрый день, Анджин-сан, пожалуйста, садитесь.
Марико улыбнулась ему:
– Охае, Анджин-сан. Икага дес ка?
– Ё, домо, – Блэксорн посмотрел на нее, он был очень рад увидеть ее. – Твое присутствие наполняет меня радостью, большой радостью, – сказал он по-латыни.
– И твое – я так рада видеть тебя. Но на тебе какая-то тень. В чем дело?
– Нан дза? – спросил Торанага.
Она рассказала ему, о чем они говорили. Торанага хмыкнул, потом ответил.
– Мой господин говорит, вы выглядите озабоченным, Анджин-сан. Я должна согласиться с ним. Он спрашивает, что вас беспокоит.
– Ничего. Домо, Торанага-сам. Нане мо, – Ничего.
– Нан дза, – прямо спросил Торанага. – Нан дза?
Блэксорн послушно ответил сразу же:
– Ёки-я, – сказал он беспомощно, – хай, Ёки-я.
– Ах, со дес! – Торанага долго говорил что-то Марико.
– Мой хозяин говорит, нет необходимости печалиться о старом садовнике. Он просит сказать вам, что все было проведено в официальном порядке. Старый садовник полностью осознавал, что он сделал.
– Я не понимаю.
– Да, для вас это должно быть очень трудно, но, видите ли, Анджин-сан, фазан сгнил на солнце. Собралось ужасно много мух. Под угрозой оказалось ваше здоровье, здоровье вашей наложницы и всех остальных, кто был в доме. А также, извините, были очень осторожные жалобы домоправителя Оми-сана и других. Одно из самых важных правил состоит в том, что отдельный человек никогда не должен нарушать гармонию группы, помните? Так что нужно было что-то делать. Вы понимаете, разложение, запах тления выводит нас из себя. Для нас это самый плохой запах в мире, извините меня. Я пыталась вам это объяснить, видите ли, это одна из вещей, которая всех нас немного сводит с ума. Ваш слуга…
– Почему кто-нибудь не пришел ко мне сразу? Почему просто не сказал мне? – спросил Блэксорн, – фазан для меня ничего не значил.
– А что было говорить? Вы отдали приказ. Вы глава дома. Они не знали ваших порядков. Что им оставалось делать, кроме как решить эту проблему по-своему, – она поговорила с Торанагой, объясняя, что говорил Блэксорн, потом снова повернулась к нему. – Это расстроило вас? Вы хотите, чтобы я продолжала?
– Да, пожалуйста, Марико-сан.
– Вы уверены?
– Да.