Секрет бабочки
Шрифт:
Мое сердце ускоряет ход. «Джунипер».
Я хватаю бабочку Сапфир в кармане, трижды сжимаю. Она пульсирует в моей руке. Три раза: да, да, да.
— Надеюсь, тебе это поможет, — женщина вздыхает и поворачивается, чтобы взять новую коробку.
Она стоит спиной ко мне, и тут же возникает неодолимое желание схватить две пары серебристых очков «кошачий глаз», которые лежат на самом краю стола. Пальцы полыхают жаром. Но когда моя рука уже тянется к очкам, я отдергиваю ее, засовываю в карман и сжимаю статуэтку-бабочку. Женщина поворачивается
— Поможет, — выдыхаю я, осознавая, что впервые сделала это — устояла перед желанием украсть. — Очень даже.
Вечерняя темнота сгущается, но я направляюсь к улице Евклида. Я помню, где она, потому что пересекала ее, когда убегала от дома Сапфир: она всего в трех кварталах от Лоррейн-стрит. Сейчас я не думаю о том, что буду делать, когда найду Марио. «Просто иди туда, — шепчет Сапфир во мне. — Просто иди».
Я представляю себе, что Орен рядом со мной, и перехожу на бег. Предлагаю ему выяснить, кто быстрее. И бегу по улицам, которые переходят друг в друга, все более сужаясь.
Провода пересекаются у меня над головой, висят очень низко, иногда искрят, и я думаю, что в какой-то момент они поджигали деревья, которые растут под ними. Многие стоят обугленные, с черной корой. Дома вросли в землю, некоторые навалились друг на друга в поисках подпорки. Большущие дыры зияют в кирпиче и бетоне.
К тому времени, когда я резко поворачиваю направо и выскакиваю на улицу Евклида, Орен исчез, растворился в темноте, и я снова одна.
— Я выиграла, — возвещаю я морозному воздуху, перехожу на шаг. Легкие горят, слезы щиплют уголки глаз.
Трещины на тротуаре становятся шире, ветер завывает сильнее, сердце колотится чаще. Я останавливаюсь перед глубокой дырой в бетоне, чтобы не мешать отряду крыс проследовать в другой проулок. Подняв голову, вижу нужный мне дом, «Джунипер». Номер 222 по улице Евклида, рядом с вознесенной на колоннах автострадой в конце улицы.
Два — ужасно. Самая жуткая цифра.
«Джунипер» — приземистое, придавленное здание, странным образом изолированное, вызывающее ощущение, будто его сжимали, пока не задушили. Доски обшивки на фасаде во многих местах расщеплены, часть окон забита фанерой.
У меня холодеет кровь. Я стучу: Ма-ри-о, Ма-ри-о, Ма-ри-о, Ма-ри-о, Ма-ри-о, Ма-ри-о.
Повторяю про себя фразу, с которой собираюсь обратиться к нему: «Скажи мне правду, или на этот раз я позвоню копам».
Небо отливает серой сталью, когда я поднимаюсь по ступеням, ноги налиты горячим свинцом, колокольчики из кафешки позвякивают при каждом шаге, и острые углы статуэтки-бабочки впиваются в ладонь. Я обдумываю ситуацию: уличные фонари не горят, в доме убийца, мои крики о помощи услышат только крысы. Тук тук тук, ку-ку.
Поворот ручки, дверь открывается. Легко. Ее и не запирали. Естественно: замок сломан.
На стене в вестибюле список жильцов, инициалы и фамилии. Фамилии
У двух жильцов имя начинается с буквы «М».
М. Веккио, 103.
М. Егорин, 212.
Тук тук тук, ку-ку. Я иду по коридору, под облупившейся штукатуркой на потолке, между стен в потеках и дырах. Все пропахло сигаретным дымом. Улавливается и сладковатый, приглушенный, затхлый запах спиртного.
Мое тело вновь плывет под водой, к первой двери, я смотрю на нее. Все не так, мне бы уйти.
Но тело начинает дергаться. Мне надо войти, надо узнать. Это безумное чувство набирает силу, распирает грудь, поднимается к горлу, заползает в руки, ноги, даже в глаза. Если я не постучу, долгие недели буду слышать во снах голос Орена, вопрошающего: «Почему почему почему? Почему ты не попыталась, Ло? Почему ты хоть раз не сделала что-то важное?» Даже когда он этого не говорит, даже когда я вижу только его лицо, глядящее на меня из какого-то темного, далекого места, я знаю, что он хочет это сказать. Почему я чего-то не сделала? Почему я плыву по течению?
Я стучу в дверь. Ничего не происходит. Нет ответа. Я стучу вновь.
Секунды, и секунды, и секунды ползущей тишины.
Я уже отворачиваюсь от этой двери, с тем чтобы подняться на второй этаж и постучать в другую, квартиры 212, где живет М. Егорин, когда слышу быстрые шаги, шуршащие по выщербленному полу. Узел в моем животе завязывается еще туже. Он здесь. Я это знаю, просто знаю.
Во рту кто-то трепыхается: бабочки. Задевают щеки крыльями, щекочут зубы, прижимаются к губам. Я открываю рот, но никто из него не вылетает.
Я поворачиваюсь к двери и вновь стучу. Нет ответа, но я все равно слышу шаги. Если я этого не сделаю, все равно случится что-то плохое, с моей семьей. С Флинтом, с кем-то еще, кто мне небезразличен. Если я не положу руку на дверную ручку через шесть — нет, через двенадцать секунд, это произойдет. Что-то настолько ужасное, что я и представить себе не могу. Я досчитываю до двенадцати, моя рука пулей летит к ручке и поворачивает ее.
Дверь открывается.
Тук тук тук, ку-ку. Я переступаю порог, вхожу в чернильную темноту, в стену густого, холодного воздуха. Темнота этой квартиры стягивает меня, как смирительная рубашка, ощущение, что я ступила в гроб.
Невидимая лавина грязи, сорвавшаяся из живого мира наверху, поднимается, заполняет комнату, достигает груди. Каждых вдох дается с трудом. Я не могу найти выключатель, вытягиваю руки и иду, как зомби, медленно, пока не добираюсь до стены, вожу пальцами по штукатурке.
Земля по-прежнему поднимается вокруг меня, но это всего лишь темнота, ее кулак сжимается крепче и крепче. Я действительно могу здесь умереть. В темноте. В одиночестве, как Сапфир. Они превратят мою комнату в музей, осудят меня, признают ненормальной, которая крала вещи, постукивала и считала про себя, не могла дойти по прямой до своей кровати. Тук тук тук, ку-ку.