Секрет моей любви
Шрифт:
Ей не доведется увидеть первые шаги дочери, услышать ее первые слова. Она не купит ей первое «взрослое» платьице, не отведет к первому причастию…
Слезы текли по исхудавшим щекам, но Саманта их не замечала. Она из последних сил заставила себя поднести к уху трубку. — Где моя дочь? Что ты с ней сделал? Отправил в приют?
— Успокойся, истеричка.
— Отвечай, будь ты проклят!
Он уставился прямо на нее — и Саманта вынуждена была признать, что в любой ситуации этот человек потрясающе владел собой. И еще — умел заполнять собой все пространство, подчиняя себе людей.
Рауль ди Аройя был из тех людей, кого невозможно игнорировать — и забыть тоже.
Особенно — если вас с ним связывали когда-то жаркие, сумасшедшие, счастливейшие ночи любви. Особенно — если вы до сих пор помните вкус этих губ, чувственных и жестоких. Особенно — если однажды этот человек вас предал и бросил…
Под пронизывающим взглядом черных глаз своего ненавистного любовника она вдруг ощутила дикое, неуместное желание, почувствовала, как загорелась кожа на груди…
— Сядь. И прекрати вести себя, как обкурившаяся истеричка — иначе отравишься обратно в камеру, а я — в аэропорт.
Секунду в груди Саманты боролись слепая ярость и холодный рассудок. Победил рассудок. Она сейчас успокоится — и будет очень покладистой, вежливой и спокойной. Она даже, возможно, извинится за свою вспышку…
Как это сделать, скажите — если в глазах темно от злости, а в груди тесно и больно от возмущения, отчаяния и обиды?
Слезы пришлись кстати. Саманта торопливо вытерла их кулаком, в глубине души надеясь, что выглядит достаточно трогательно и беззащитно.
— Я больше не выдержу эту муку, Рауль! Скажи мне — в имя милосердия! — где моя дочь?
— Она в безопасности.
— Слава богу! Как она?
На красивом лице Рауля явственно отразилось нетерпение. Раздражение, грозящее перерасти в ярость…
— Рауль, я должна знать, я ее мать.
— Девочка здорова и счастлива — это все, что тебе нужно знать.
— Но как она, Рауль? Как кушает? Как спит? Часто ли плачет?
— Она не плачет.
— Рауль, десятимесячный ребенок не может не плакать!
— Разумеется, она плачет, когда голодна, или когда у нее мокрые пеленки, или она хочет спать — но быстро успокаивается. В остальном — у нее все хорошо. И будет хорошо.
— Она любит мишку с голубым сердечком в лапах… и желтое одеяльце…
— Саманта, ты несешь чушь! Десятимесячный ребенок не может любить одеяло, и все игрушки — а их у нее достаточно, уж поверь…
— Она всегда засыпала с ним рядом!
— Я забрал его и все ее вещи из твоего дома, успокойся.
— Забрал…
— Тогда же и забрал. Вместе с девочкой.
— Вместе… то есть, ты знал наверняка, что меня осудят, готовился к тому, что меня признают виновной…
— Какая прелесть, а?! Ты сейчас серьезно? А перед кем ты выкобениваешься, позволь тебя спросить? Разумеется, готовился — не мог же я допустить, чтобы ребенка моего родного брата воспитывали в приюте?! Хватит с нее и того, что ее мать — воровка!
— Неправда! Я невиновна!
— А я — приземистый пухлый блондин, занимающийся перепродажей подержанных
— Рауль, мне плевать на тебя и твое прекрасное чувство юмора! Меня заботит только моя дочь!
— Что-то она не слишком тебя заботила, когда ты прокручивала свои делишки. Скажи, ты еще в роддоме начала обдумывать преступные планы?
— Не смей так говорить!
— А то что мне будет? Мне заранее страшно.
— Почему ты меня так ненавидишь?
— А почему я должен испытывать к тебе какие-то другие чувства? Ты обворовывала меня, ты довела до самоубийства моего родного брата, ты бросила собственную дочь на чужих людей…
— Это неправда! Она осталась под присмотром доньи Клары, я же была уверена, что вскоре выйду — когда все разъяснится…
— Потрясающая наглость! Считала себя суперпреступницей? Полагала, что замела все следы? Ну, а для плохого развития событий у тебя был припасен сценарий?
— В любом случае, после приговора донья Клара привезла бы мне малышку, и я… здесь есть блок для кормящих матерей и малышей…
— Очень, очень мило. Ничего страшного в жизни Саманты Джессоп не происходит! Не докопаются до правды — отпустят, докопаются — посадят, а девочка пусть растет в тюрьме… НИКОГДА! Поняла? Ни за что и никогда я не допущу, чтобы ребенок, в чьих жилах течет кровь Аройя, провел хоть минуту, хоть мгновение в этих позорных стенах!
Саманта криво усмехнулась.
— Похоже на сцену из мелодрамы. «Никогда еще благородный дон не стоял с протянутой рукой…»
— Избавь меня от своих плоских острот.
— С кем сейчас Кончита?
— С моей женой, разумеется!
Саманта закусила губу. Про Мерседес она и забыла… и старалась не думать вовсе. Но странно, почему Рауль не назвал ее по имени, и почему в черных глазах мелькнула столь откровенная боль?
А он ведь несчастлив в браке, вдруг подумала она с каким-то усталым злорадством. Несчастлив… потому что счастлив был только с ней. Как и она с ним.
Они познакомились три года назад — целую вечность! Саманта Джессоп, хорошенькая и смешливая студентка из Огайо, приехала в Барселону и бродила по улицам красавца-города, ошалев от восторга. Высокий черноволосый парень засмеялся — и протянул ей алую, как кровь, розу на длинном стебле…
Его звали Рауль, он был из семьи настоящих испанских грандов, его предки сражались и правили странами — и он был отличным собеседником, галантным кавалером, обаятельным и современным парнем. Их с Самантой разделяли почти пять лет — когда тебе двадцать и ты влюблена, это кажется целой жизнью. Она считала Рауля взрослым, мудрым, все повидавшим мужчиной…
Никто не ждал Саманту Джессоп в Огайо. Она по Интернету послала запрос на бессрочный академический отпуск в университете — и осталась в Испании. В Барселоне — городе ее первой любви.
Устроилась на работу в один из бесчисленных музеев. Учила испанский. Танцевала по вечерам фламенко на небольшой площадке возле кофейни дона Мигеле Алонсо, прямо напротив знаменитого собора Гауди…
Снимала крошечную комнатку в мансарде доньи Химены, ходила убираться по средам к донье Кларе, жившей напротив.