Секрет на троих
Шрифт:
– Нет, - я снова усмехнулся, - я не переживал.
– Как он умер?
– Мать хотела знать всё, и раз я пришел к ней за правдой, то обязан был и сам быть с ней откровенен полностью.
– Его застрелили. – Она кивнула и снова повернулась к Селин.
– Вы сразу понравились друг другу? – Мать улыбалась, хотя лицо у неё было беспокойное.
– Практически да, - Селин посмотрела на меня, - по крайней мере, мне он понравился сразу. – Она снова перевела взгляд на мою мать.
– Он был не похож на остальных и у него были очень грустные глаза, даже когда он улыбался. Когда
– Он и тогда и сейчас злится на вас, он обижен, но он любит вас, он хранит ваше фото у себя в столе.
Я метнул на Селин гневный взгляд, но ничего не сказал.
– Я тоже его люблю, - вздохнула Габриела, - очень, но он имеет право на злость. Я оставила его, не объяснив в чем дело. Но как я могла объяснить это пятилетнему ребёнку? Сказать, что его отец больной человек, что он пристаёт к его старшему брату. Он бы захотел уйти со мной, а я не могла его забрать. Иначе я подвергла бы опасности Эйдена.
– Он злится не потому, что вы ушли ничего не объяснив, - вздохнула Селин.
– Тогда почему, сынок? – Она повернулась ко мне. Её взгляд молил, чтобы я всё рассказал.
Я посмотрел ей прямо в глаза и заговорил.
– Ты оставила меня с ним. Ты думала, что так будет лучше? Но люди не меняются. И он не изменился.
– Он…. – Она не решилась это произнести, хотя сильно побледнела.
– Да, - я кивнул и сжал губы, - Эйден к тому моменту женился и переехал на Уайт, тебя я не знал где искать. Когда он пришел ко мне в комнату, - я закрыл глаза и затряс головой, - я не знал что мне делать. Я…словно умер тогда. А я, дурак, молился на него. Считал, что лучшего отца нельзя и пожелать. Я любил его. Я доверял ему. И тебе. И Эйдену. А вы оставили меня, не открыв мне глаза на правду, не объяснили, что он за человек. Почему?
Габриела снова разрыдалась.
– Мы думали, он тебя не тронет!
– Да. – Кивнул я. – Вы ошиблись.
– Сколько это продолжалось? – Она всхлипнула и промокнула глаза платком.
– Год или чуть больше, или меньше.
– Не удивительно, что ты не переживал, когда он умер. – Печально произнесла она.
Я истерично рассмеялся.
– Ты не знаешь всей правды, мама, - я снова облизал сухие губы, - его застрелили из его же пистолета. Расстреляли в упор. – Я помолчал. – Я его застрелил.
– Она вздрогнула, но ничего не сказала.
– Я думал, что свихнусь, но всё обошлось.
– Я потёр переносицу. – Меня отправили в тюрьму, но потом оправдали. Написали, что я убил в состоянии аффекта и принудили к году лечения в психушке.
Я замолчал, не зная, что можно еще добавить.
– Что он с тобой сделал, мальчик мой? – Она приподнялась и, подойдя ко мне, опустилась передо мной на колени. Я замер, не зная, что мне дальше делать, но она вдруг обняла меня и прижала к груди крепко-крепко. Она плакала, и из моих глаз тоже непроизвольно потекли слёзы. Боже мой, я был всего семнадцатилетним подростком, уже не ребёнком, но еще и не взрослым и я не знал, что настолько нуждаюсь в матери, пока она не обняла меня. Я рыдал у неё на груди, а она гладила меня по голове, приговаривая,
Я и не заметил, когда Селин оставила нас одних. Я вообще ничего не замечал. Мы проговорили, долго, почти всю ночь. Я выложил матери всё, разные неприятные подробности, о которых раньше боялся даже думать, рассказал о причинах, заставивших меня взять в руки оружие, о пьяных мужчинах, которых отец привёл, чтобы лишний раз поиздеваться надо мной.
Она слушала молча, лишь изредка прерывая мой рассказ рыданиями и снова и снова обнимала меня. Я прижимался к ней как маленький.
Я даже стянул чёрную повязку с руки и показал ей уродливые шрамы от бритвы. Она целовала их, как раньше Селин.
Она просила прощения за то, что оставила меня, и я простил её. В ту ночь мы простили друг другу всё.
Еще я попросил никогда не обижать мою девушку.
– Она помогла мне, спасла меня, вытащила из ямы, в которую я сам себя загнал. Она дала мне надежду на нормальную жизнь. С ней я поверил в себя, я почувствовал себя живым.
– Ты влюбился, мальчик мой! – Она гладила меня по голове и улыбалась.
– В неё невозможно не влюбиться, - признался я, - если бы она тогда умерла, я, не задумываясь, последовал бы за ней.
Она твердила, что я вырос хорошим мальчиком, и снова целовала меня и гладила по волосам. Я уснул в её объятиях.
Утром я проснулся в чужой постели в незнакомой комнате, я как можно быстрее оделся и почистив зубы быстро спустился вниз. Селин с матерью были на кухне, они готовили завтрак и болтали. Она рассказывала матери, как мы на день Святого Валентина гуляли по собору Святого Павла и катались на лайнере. Я улыбнулся и вошел к ним на кухню.
Мать сегодня выглядела совсем молодой и красивой. Она прямо-таки светилась счастьем. Я посмотрел на Селин. Она тоже выглядела как-то необычно. Я присмотрелся.
– Ты накрасилась? – Воскликнул я.
Она рассмеялась и, вытерев руки полотенцем, подошла ко мне. Я обнял её и поцеловал.
– Габриела мне помогла, - похвасталась она, продемонстрировав тени и уже размазанную мною помаду. – Ой, у тебя блеск на губах! – Она снова рассмеялась и вытерла полотенцем мой рот. Я стиснул её в объятиях и тут же, смутившись матери, отпустил. Она сделала вид, что ничего не заметила.
Это был длинный, счастливый день. Мы завтракали, дурачились. Мать постоянно улыбалась, и я стал замечать, что тоже улыбаюсь.
Потом мы пошли гулять по Стратфорду, обошли все красивейшие места: дом-музей Шекспира и Королевский шекспировский театр, обедали в кафе на улице, а потом мать завела нас в магазин и купила мне красивый костюм, а также рубашку, туфли и галстук, а Селин красивое платье и туфли.
Дома она соорудила ей на голове из коротких волос задорную прическу и, облачившись в элегантные наряды, мы отправились в ресторан. Мы ели разные вкусности и танцевали. Я держал в своих объятиях Селин и буквально задыхался от радости. Две самые дорогие мне женщины поладили между собой. Забыв про всё и всех, я целовал её прямо посреди танцплощадки, а она лишь улыбалась.