Секрет рисовальщика
Шрифт:
К обеду появились Галкин со Стрижом.
— Журавлев, — обратился к старшему лейтенанту Галкин, — тебе что больше по душе: Астрахань или Алтай?
Журавлев, совершенно не догадываясь, куда клонит майор, почесал в затылке и, видно, решив вначале как можно деликатнее прощупать почву, произнес:
— Так это ж, товарищ майор, две совершенно разные вещи. Астрахань — это город. Он поменьше. А Алтай — это…
— Не тяни кота за хвост! — с наигранным нетерпением предупредил его Галкин.
— Астрахань, — тут же выпалил Журавлев.
Стриж гоготнул.
— Интересно, а почему именно Астрахань?
— Так я же и говорю, товарищ майор, — его глаза смеялись, — Астрахань буде поменьше.
Мы заулыбались.
— Ну, если так, то лейтенант Синицын отправляется на Алтай.
У Синицына глаза полезли на лоб.
— Товарищ майор, а у меня что, нет выбора?
— А как же! — еле сдерживая смех, парировал Галкин. — Мы живем в свободной стране. Значит, у нас у каждого есть выбор.
— И между чем могу выбирать я? — довольно потер руки лейтенант Синицын.
— Либо Алтай, — торжественно растягивал самодовольный Галкин, — либо… Алтай.
Все заржали.
Галкин вытер глаза и уже серьезно сказал:
— Ладно, мужики, хорош дурачиться. Дело в следующем. Недалеко от Астрахани разбился военный самолет-спарка. Погибли оба пилота. Один — опытный инструктор, а второй — недавно прибывший на службу выпускник Харьковского летного училища. Обстоятельства катастрофы затерялись в массе предположений и расхожих свидетельств. Расследованием занялись военные, но вскоре поняли, что причины трагедии куда сложнее и запутаннее, чем было принято вначале. На сохранившихся записях из «черного ящика» в кабине отчетливо слышался посторонний голос. Женский. Притом обращался он только к стажеру. Женщина звала молодого летчика за собой. Судя по реакции инструктора, он ничего не слышал. Однако именно он передал, что отказала система управления самолетом. Случай казался более чем странным. Если еще и учесть то обстоятельство, что выпускник летного училища в свое время проходил свидетелем по одному запутанному делу. Делу о насильственной смерти одной молодой женщины, которое так до конца и не было раскрыто…
Что же касалось Алтая, то здесь все выглядит намного скучнее. С симптомами нервного срыва, явившегося следствием не указываемых пока событий, в районную больницу попал приезжий партийный работник. Вечером того же дня в состоянии глубокого шока была госпитализирована приставленная к нему секретарша.
Сообщив нам это, майор Галкин призадумался. Синицын тут же и воспользовался возникшей паузой.
— Товарищ майор, здесь для меня все ясно, — выпалил он. — Нам даже не стоит время на Алтай терять.
Галкин с нескрываемым удивлением посмотрел на говорящего.
— Слушаю.
— Я так думаю! Этот самый заезжий партийный работник наверняка приставал к дамочке… гм, простите, к секретарше. А она ему отказала. Он, видимо, человек к такого рода отказам не привыкший, тут же и срывается, значит… так сказать, нервно. А она…
— А она? — еле сдерживал
— А она, товарищ майор, только на следующий день сообразила, что не тому отказала.
— Ну?!
— Отсюда и шок!
Мы покатились со смеху.
— Вижу, лейтенант, что не хотите вы туда ехать. Вижу. Однако не все там так просто! Тонкостей этого дела мы пока не знаем. Впрочем, как и в случае с Астраханью. Но вот уже одно то, что во всей этой катавасии не самую последнюю роль играет Ленин, лично для меня является очень странным.
— Ленин!? — сразу произнесло несколько голосов.
— Да! Владимир Ильич. А точнее, его, якобы, говорящий мраморный бюст!
Возникла пауза.
А потом майор Галкин вдруг сказал:
— И прошу вас, лейтенант Синицын, постарайтесь не называть пострадавшего партийного работника заезжим. Заезжими бывают гастролеры. А он приезжий. К тому же, очень уважаемый пожилой дядечка. Ветеран КПСС. Понятно?
— Так точно, товарищ майор, — вздохнул Синицын.
— Кстати, с него и начнете свое расследование. Съездите к нему в больницу. Расспросите его обо всем осторожно. Ну а дальше действуйте по обстоятельствам. Вам это тоже ясно, Щеглицкий?
Старший прапорщик аж поперхнулся.
— А при чем здесь я, товарищ майор?
— А при том, что вы поедете с Синицыным в качестве фотографа. Будете самым тщательным образом все снимать на пленку. Возьмете «Зенит» Дятлова, а он — вашу камеру.
— Товарищ майор, разрешите доложить? — поднялся старшина.
— Чего тебе?
— «Зенит», товарищ майор в жо… в общем, накрылся фотоаппарат.
— Как так? — в один голос изумились Галикин и Стриж.
— Не выдержал последнего переезда. Надо в лабораторию отсылать. У них там ремонтная мастерская хорошая. А я сам починить не могу.
— Хм, — призадумался Галкин, — ну, если сам Дятлов сказал, что не может починить, значит, и вправду в ремонт сдавать нужно. Тогда придется внести изменения в состав твоей группы, Синицын.
Все молча ждали. На Алтай никому не хотелось ехать. Астраханское дело казалось куда как привлекательнее. Даже майор Галкин не скрывал своего несерьезного отношения к случаю с бюстом. Слишком часто подобные случаи оказывались пустышкой. То есть не имели под собой никакой реальной основы, а объяснялись игрой человеческой фантазии и всплеском эмоций не всегда психически устойчивых очевидцев.
— Решено, — наконец произнес майор. — На Алтай с лейтенантом Синицыным поедет рядовой Майзингер. Раз в нашем распоряжении осталась всего только одна камера, то мы берем ее с собой в Астрахань. А Майзингер у нас — не хуже любого «Зенита». Так что собирайтесь, орлы, завтра спозаранку, пока прохладно, и отправитесь.
«Так говорит, будто мы до Алтая пешком пойдем», — обиженно подумал я. Мне тоже хотелось ехать со всеми. Уже как-то привык. Толпой — оно всегда веселей.
— Да, — словно вспомнив что-то важное, посмотрел на нас с Синицыным майор, — собирайтесь с умом. Я сегодня, перед отбоем, ваши котомки обязательно проверю.