Секрет виллы «Серена»
Шрифт:
Чарли неторопливо выпивает напиток. Наклоняясь, чтобы убрать пустой стакан, Эмили весело говорит:
– Что будем делать сегодня, Мишка Чарли? Может, поиграем с твоей железной дорогой?
– Никакой железной дороги.
– А как насчет того, чтобы мило прогуляться? Мы могли бы пойти посмотреть на курочек Анны-Луизы.
– Никакой прогулки. Ужасные куры.
Вечера в Италии без парков, игровых площадок и детского телевидения начинают казаться Эмили все более ужасными. Час за часом идти пешком по жаре, чтобы смотреть на кур или бесконечные гонки деревянных машинок по каменным полам. Она глядела на часы тысячи раз лишь для того, чтоб обнаружить, что прошло всего каких-то десять минут. Все эти слезы, истерики и смирения. Эмили вздыхает:
– Как насчет видео?
Десять минут спустя они сидят в прохладной гостиной с высоким потолком и смотрят «Книгу джунглей». Чарли отрывает
– Когда папа приедет домой? – спрашивает Чарли.
Глава 3
Мысли из Тосканы
Эмили Робертсон
Летние вечера в Тоскане с холодным белым вином, со звездами, которые зажигаются над дальними холмами, – это то, ради чего стоит жить. Летние дни могут быть жаркими и полными ссор; дети ругаются; супруг охвачен сумасшедшей идеей создать заливной луг на нижнем поле (в месте, где дождей летом выпадает не больше чайной чашки); в супермаркете полно туристов, покупающих низкокачественные сосиски для своих вездесущих барбекю. После обеда все замедляется и угнетает, тяготит сожалениями о лишнем бокале вина за обедом, но вечера – вечера идеальны. Запах лимонов, доносящийся из цитрусовой рощи; аромат жареного розмарина; стаи птиц, возвращающихся домой, в Торре-Альбано, чтобы гнездиться. Именно за этим мы приехали в Италию.
Эмили сидит на террасе со стаканом теплого безалкогольного пива в руке и думает о том, что застряла в чужой стране с тремя детьми, без мужа, без денег и с больной на голову уборщицей. И запах лимонов из цитрусовой рощи уже совсем ее не утешает.
Тосканская ночь темна, полна тяжелой пульсирующей черноты, которая никак не связана с отсутствием света – скорее вызвана присутствием тьмы. Надрывный стрекот сверчков звучит как глубокое дыхание, хриплое и спокойное. За оливковыми деревьями, там, где строят бассейн, виднеется отблеск белых камней. Что будет теперь с ним, любимым символом экспатриантской жизни Пола? Рабочие, кажется, на лето объявили забастовку, но что будет, когда они вернутся осенью? Эмили не под силу будет контролировать строительство бассейна в римском стиле, с мозаичной плиткой и терракотовым обрамлением. И есть ли у них вообще деньги, чтобы за него заплатить? Она должна поговорить с Полом о деньгах.
Слабый ветерок шелестит сквозь виноградные лозы склоном ниже. Эмили дрожит, но не возвращается в дом. После дневной жары холод бодрит. Ей сложно думать днем; мозг, расслабленный и вялый, волочится по тому же утомительному кругу идей, пока она таскает свое тело по дому и саду, от тени до тени. Сейчас она почти чувствует, как в голове затрепетала жизнь.
Что ей теперь делать? Неужели правда продать все и вернуться в Англию? На секунду она позволяет себе подумать об этом. Квартира в Брайтоне, со светлыми полами из дерева и блестящей мебелью. Она каждый день маршем шагает на трудную, но действительно творческую работу. Дети, счастливые и уверенные, скачут рысью в чудесную английскую общеобразовательную школу (ту самую, которая по-настоящему заботится о духовном воспитании ребенка, оставаясь верной своим социалистическим принципам; ту, которой не существует). Она даже видит эту квартиру, открытое лицо их датской au pair [25] , ее опытную веснушчатую руку в руке Чарли, когда она ведет его на пляж после детского сада. Они будут собирать камешки, а потом раскрашивать их; на сосновом столе будет лежать The Guardian. Боже, как же она соскучилась по английским газетам.
25
Au pair называют молодых людей, желающих познакомиться с другой культурой и выучить язык другой страны, проживая в принимающей семье и выполняя в ней определенные обязанности.
В этой яркой фантазии нет места мужчине. Она правда думает, что Пол ушел навсегда? В тот раз, когда у него была интрижка, она уехала в Брайтон, но он пришел за ней. Он умолял ее вернуться. Она помнит слезы, такие непривычные в его самоуверенных голубых глазах. Помнит, как они гуляли по ветреному пляжу, как Пол сказал: «Я был бы никем без тебя. Ты для меня
Она видит все это, сидя на террасе в чужой стране, но не видит Пола. Слышит его голос: «Наш брак окончен», но его лицо как будто в тумане. Мужчина, за которым она была замужем семнадцать лет (уже в прошедшем времени), который подарил ей троих детей, который любил ее и которого любила она, – она совсем не может его вспомнить. Смутно видятся темные волосы, широкая талия, белые зубы, грубая утренняя щетина. Она может почувствовать, как его лицо прижималось к ее, когда они последний раз прощались. «Не забудь позвонить Романо насчет подъездной дорожки». Сказал бы он это, если бы хотел уйти от нее? Неужели он так и думал бы о своей ссоре с соседом-фермером из-за права доступа к дороге? Не было ни подсказки, ни намека, что они в последний раз обнимали друг друга вот так, с такой обычной интимностью, легким прикосновением к щеке, едва заметным поглаживанием. Если бы она знала, она бы что-то сделала, изменилась, стала бы более живой, менее мечтательной. Конечно, она не позвонила Романо насчет дорожки.
Неужели это и правда все? Так заканчиваются отношения? Она вспоминает, что, когда рассталась с Майклом, большой любовью ее студенческих лет, она чувствовала неимоверное отчаяние. Разве она сможет встретить кого-нибудь почти настолько же идеального? А ведь ей было всего двадцать два, черт возьми. Теперь ей сорок один, и если Пол ушел от нее, она даже представить не может, что когда-нибудь встретит другого мужчину. Не то чтобы ей и хотелось. Прошлое, где она вечно молода и летит через весь квартал, чтобы встретиться с Майклом; прошлое, в котором длинные волосы развеваются за спиной, а стройные ноги в выцветших джинсах еле касаются травы, – это прошлое гораздо более привлекательно. Ей хотелось бы открыть компьютер и просто вернуться в юность. Один клик, и она там. Она могла бы найти в соцсети имя Майкла и вернуться в прошлое по этой знакомой комбинации букв.
Ей нужно ложиться, иначе завтра она будет соображать еще хуже. Может, последнее письмо Петре? Одним глазком посмотреть аккаунт? Она так близко к нему, всего один клик. Но она колеблется, не делает этого. Пока нет.
Наверху, в комнате с высоким аутентичным потолком, Пэрис тоже вспоминает прошлое. «Магазин Carphone Warehouse, – перечисляет она, – отель Bedford Arms, закусочная Bilal’s Burgers, супермаркет Tesco Metro, ресторан Sinatra’s Wine Bar, банк HSBC». Медленно, от здания к зданию, она воссоздает в памяти путь от их лондонского дома до станции метро. Если сильно сосредоточиться, можно увидеть коробки из-под бургеров, выброшенные листовки («Похудеть за две недели! Узнай как!»), хромированные столики возле кафе, ожидающие того самого мифического солнечного дня. Она видит пыльные платаны и заколоченные окна офиса такси. Видит кафе, где они с Кэсси однажды встретили кого-то, кто бывал в Ист-Энде. Видит магазин, где ей купили первый велосипед, на котором торжествующе ехала домой по собачьему дерьму и битому стеклу. Она видит станцию метро со знакомым красно-голубым знаком, который пронзает ей сердце стрелой. Станция «Клэпхэм Коммон».
Она лежит и тихо льет слезы по Северной линии [26] .
Дальше по Северной линии, в Кеннингтоне, Майкл Бартницки быстро одевается, собираясь на работу. Меньше чем через час он будет проводить экстренную операцию восемнадцатилетней девушке, которая попала в аварию. Однако этот факт не сильно его беспокоит, когда он натягивает толстый свитер (летняя ночь холодна) и наклоняется завязать шнурки. Такие ночные вызовы – обычное дело. К тому же доктору нельзя думать о таких вещах, как молодость, перепуганные родители, кошмарная кровь на дороге; он может думать только об операции, хирургическом разрезе, столе в сиянии искусственного света. Майкл тихо напевает, берет телефон и ключи от машины с прикроватного столика.
26
Название одной из линий лондонского метрополитена.