Секрет за секрет
Шрифт:
– Что это на тебе?
– Это называется платье.
Мое платье было темно-синим, в тон его костюму, с рукавами-фонариками, стянутое в талии поясом. Классическое, простое и стильное, как сказала продавщица, когда я примерила его на прошлой неделе и оплатила кредиткой моего босса – выгодные стороны совместного проживания с руководителем.
– Может, лучше наденешь брюки?
Я подбоченилась.
– А не ты только что кричал, что я должна поторопиться? С какой стати мне переодеваться?
Он помахал рукой вверх-вниз.
– Это вид не
Пришла моя очередь расстраиваться.
– Как не для работы? Тут вот и рукава, и вырез под горло, и юбка ниже колен. Я выгляжу абсолютно профессионально!
– Ты будешь находиться в комнате, полной спортсменов от двадцати до тридцати лет.
– Среди них будут и мужчины за сорок, – я указала на своего собеседника.
– Это ты к чему? – он наклонил голову, глядя на меня со смутным неудовольствием.
– Не притворяйся, будто не понимаешь, в чем дело!
Для меня «дело» было предельно ясным. Платье село на мне хорошо, подчеркнув фигуру. Вид у меня был деловой, разве что чуточку сексуальный. Но я была полностью прикрыта одеждой, не считая рук – и ног от коленей до щиколоток.
– А сейчас не шестнадцатый век! Что мне, джутовый мешок напялить? Или ты намекаешь, что эти парни настолько неотесанны, что не смогут сдержаться в присутствии женщины? Я имею право носить то, что мне, блин, по вкусу, а вкус у меня хороший! Это платье можно носить на работу, а парни, как только узнают, что я твоя дочь, будут шарахаться от меня, как от чумы, особенно если ты вот так нахмуришься! – Я ткнула отца в щеку. – Перестань быть старомодным и душить меня гиперопекой, не то мы опоздаем! – Я взяла термокружки с кофе, который сварила утром, и пошла к выходу.
Папа вздохнул, понимая, что ему меня не переспорить. Мне двадцать четыре года, я спортивная, с хорошей женственной фигурой. Не собираюсь скрываться под мешковатыми одеждами только потому, что мужчины могут мою фигуру оценить! Хотя и отдаю себе отчет в том, что отцу такая перспектива очень не понравится.
Сзади папа запер дверь, и его «Тесла» пискнула, когда он нажал кнопку на брелоке.
Мой отец – генеральный менеджер сборной Сиэтла по хоккею. В юности он, что называется, подавал надежды, играя в минорных дивизионах, и почти дождался вызова в Национальную лигу, но ненароком заделал ребенка и стал папашей в цветущем двадцатилетнем возрасте. Мое рождение все изменило, особенно когда мамаша решила, что не готова обречь себя на домашнюю каторгу, и сбежала, оставив меня отцу.
Папа все равно мог бы играть в НХЛ – на время выездных игр со мной оставались бы дедушка с бабушкой, но он не хотел, чтобы я росла сиротой при живых родителях. Мамаша из моей жизни фактически устранилась, и к моему второму дню рождения папа оформил полную опеку, расставшись с мечтой играть в высшей лиге и поступив на рядовую административную должность.
Много лет он карабкался по служебной лестнице, выбирая должности, не связанные с командировками.
Уникальный шанс представился, когда в Сиэтле создали собственную сборную, и папе предложили стать ее генеральным менеджером. Мы тогда жили во Флориде, я уже успела сменить колледж (потеряв целый семестр), поэтому решила остаться, стремясь доказать,
Я продолжала учебу во Флориде. Какое-то время у меня получалось, а потом перестало получаться. До диплома оставался один семестр, когда все в очередной раз полетело к чертям.
И я рванула в Сиэтл, потому что здесь жил мой папа.
Мне удалось найти работу и подыскать квартиру без его помощи – неважнецкую работу и такого же достоинства квартиру, зато самостоятельно. Я поискала и колледж, но не нашла ничего по душе. И все равно я жила нормально, пока меня снова не уволили, и все начинания засохли на корню. Я переехала к папе в гостевой домик и поступила к нему в личные помощницы, чтобы постепенно разобраться, к чему себя применить.
– Мне к тебе обращаться «мистер Мастерсон» или «Джейк»? – спросила я, когда мы покинули еще сонный пригород и свернули к спорткомплексу.
Папа нахмурил брови в десятый раз за утро. Да, на этот раз я свалилась ему как снег на голову. В юности я уже у него работала – выполняла мелкие поручения и приносила кофе, но сейчас все иначе. Я взрослая женщина, которой полагается быть самодостаточной, однако воз и ныне там. А еще, как ни близки мы с отцом, жизнь под его кровом и ежедневная работа бок о бок с ним скоро начнут напрягать нас обоих.
– Ты шутишь? – предположил он, вновь сосредоточившись на дороге.
– Не могу же я звать тебя папой в присутствии твоих коллег и хоккеистов!
Папины руки, державшие руль, немного расслабились.
– Можешь.
Да, притирка обещала быть на редкость жесткой.
– А разве это профессионально?
Папа, дернув щекой, вздохнул.
– Ну, ладно. Ко мне все обращаются «Джейк», ты тоже можешь так меня называть, но только при посторонних, в иных случаях я для тебя папа. Ребята у нас в основном хорошие, хотя отдельные экземпляры успели засветиться в соцсетях как отъявленные кобели.
– Усвоила. «Джейк» в присутствии хоккеистов, в других случаях «папа», кобелей обходить десятой дорогой.
– С хоккеистами и персоналом тоже не крутить, – внушительно добавил отец.
– Это правило для всех или только мне такие строгости? – не без ехидства поинтересовалась я, не зная почему.
– Это неофициальная политика, а не правило. Мы-то с тобой знаем, как сильно ты любишь правила, – чуть усмехнулся папа.
– Не волнуйся, пап, не буду я встречаться с твоими игроками!
У меня когда-то были отношения с хоккеистом, настолько незабываемые, что я с первого курса колледжа и до сих пор видеть не могу хоккей.
– Говоря откровенно, я не за тебя беспокоюсь. Ты красавица, вся в мать, а в ее присутствии парни теряли головы.
Я сердито уставилась на отца.
– Вот обязательно надо меня с ней сравнивать?
– Прости, я никоим образом не хотел тебя задеть. Речь исключительно о том, что внешностью ты удалась в мамашу, – папа примирительно потрепал меня по плечу.