Секрет Жермены

Буссенар Луи Анри

– Очень хорошо, дорогой князь! Завтра вы встретитесь с Жерменой и с ее сестрами. Для них и для Бобино вы будете лишенным рассудка.

– Да.

– А теперь проснитесь.

Князь Березов тут же встрепенулся, дружески пожал руки обоим бандитам и заговорил самым сердечным тоном с людьми, подчинившими себе его волю, превратившими красивого, мужественного и умного человека в род машины, не способной мыслить, чувствовать, совершать осознанные поступки!

На другой день, когда стемнело, Мондье распорядился, чтобы князя отвезли к первым домам Неаполя. Предварительно граф внушил: идти оттуда прямо в свой отель.

ГЛАВА 7

Экспедиция

русского консула, с которой ездил Бобино, как уже известно, не дала никаких результатов, но консул сказал, что назавтра встретится с начальником неаполитанской полиции и заставит его мобилизовать на это дело своих карабинеров [72] .

Верный данному слову, в особенности если оно касалось соотечественника, консул с Бобино в качестве основного свидетеля были у главного городского полицейского чуть не спозаранок.

72

Карабинеры – в Западной Европе в прошлом – отборные стрелки, вооруженные карабинами; в Италии – жандармы.

Пока он говорил, а затем Бобино рассказывал, как исчезли князь Березов, месье де Шамбое и его слуги, полицейский не к месту улыбался. Походило на то, будто страж порядка испытывал некую странную гордость, точно и сам разбой, и ловкость бандитов составляли частицу славы его страны.

А выслушав, он сказал, что не может поверить в похищение ландо злоумышленниками.

– Разбойниками? А вы точно уверены, что это были разбойники? – вопрошал он. – У нас много толкуют о такого рода преступниках, но говорят больше всего об этом иностранцы. Лично мне бандиты встречались очень редко… Иногда бывает, что группы нищих зарабатывают на пропитание, запугивая прохожих. А некоторые называют это грабежом.

Удивленный таким объяснением, консул возразил довольно резко:

– Мне кажется, что те, кто останавливает экипажи, стреляет в путешественников, захватывает их, чтобы потребовать кошелька или жизни, это и есть настоящие разбойники, но отнюдь не безобидные попрошайки.

– Согласен с вами, – ответил начальник полиции. – Но я располагаю статистическими данными о происшествиях, подобных тому, о каком вы рассказываете, и доложу вам, что они случаются не чаще, нежели крушения на железной дороге или встречи с бешеной собакой.

– Будь по-вашему. Однако я веду речь не о положении с разбоем вообще, а о конкретном случае: четыре человека, в числе которых один русский подданный, были захвачены настоящими бандитами, и я требую, чтобы вы немедленно организовали розыск пропавших и поимку преступников.

– Вы позволите дать вам хороший совет? – посмеиваясь спросил начальник полиции.

– Что ж, пожалуйста, – ответил представитель русского государства.

– Не беспокойтесь об исчезнувших господах… Они скоро вернутся сами целыми и невредимыми… А разбойники… вернее те, кого вы зовете разбойниками… люди не злые… я в этом уверен… они лишь стребуют маленький выкуп… несколько серебряных лир [73] … сущие пустяки… и пленники вернутся здоровыми и веселыми, довольные тем, что смогут без конца рассказывать о своем приключении в опереточном стиле.

73

Лира –

здесь; денежная единица в Италии, равная ста чентезимо.

– Похоже, он получает свою долю от преступников и смеется над нами, – шепнул Бобино консулу.

– Нет, я этого так не оставлю, – твердо сказал представитель России. – Я требую немедленных мер, иначе мне придется доложить правительству его императорского величества.

Начальник полиции нахмурился и завилял. Он сказал:

– Не стоит, господин консул, разжигать из рядового дела дипломатический конфликт. Я сейчас же займусь этим и сделаю все от меня зависящее.

И попросил Бобино снова изложить показания и собственноручно их записал, благодарил, давал заверения и обещания.

В результате карабинеры обыскали неаполитанские леса километров на сорок в округе, но, разумеется, никого не поймали и не нашли. Что было, впрочем, в порядке вещей.

Тем временем три сестры с ума сходили от беспокойства.

Особенно, конечно, пребывала в смертельном страхе за судьбу князя и несказанно страдала Жермена. Она целыми днями плакала, а по ночам не могла спать.

Зато Бобино все-таки надеялся, что разбойники, вопреки тому, что говорил этот пройдоха начальник полиции, возьмут с князя большой выкуп и – тут уже подтверждал и полицейский – отпустят его, как только получат деньги.

Утром, на восьмой день после исчезновения Мишеля, в коридоре отеля раздался шум и громкие голоса. Кто-то произнес имя князя Березова, потом в их прихожей затрещал звонок, и Жермена в радости закричала:

– Это он!.. Это он!.. Это Мишель!

Она сама побежала открывать и упала в его объятия. Он говорил, обнимая ее:

– Да, это я… Это я, Жермена! Друзья! Не беспокойтесь обо мне больше! Я вернулся живым и здоровым!

Жермена, плача от радости, допытывалась, как он себя чувствует, не ранен ли. Она смотрела страстным взглядом, засыпая вопросами:

– Что с вами делали?.. Вам не причиняли боль?.. Где вы находились столько дней? Я умирала от страха за вас! Мы должны скорее уехать из этого противного места!

Сестры тоже допытывались, только более робко, а Бобино, светясь милой улыбкой, порывался, в свою очередь, вставить слово в общий хор радостных и тревожных слов.

А князь, здороваясь со всеми, рассеянно пожал Бобино руку и не выказывал к нему прежнего братского отношения, всегда так радовавшего типографского рабочего, хотя ведь юноша не навязывался в дружбу знатному барину. Мишель сам почти насильно заставил относиться к себе как к близкому и звать на «ты».

Сейчас парень прямо застыл от холодного рукопожатия князя и от его обращения на «вы».

Бобино просто не знал, как теперь себя вести, когда князь устало и равнодушно сказал:

– А! Это вы… Рад вас видеть, право, очень рад, – и, повернувшись к нему спиной, стал обнимать Берту и Марию, любовь к ним не была искалечена внушениями Мондье, и князь говорил нежные, ласковые слова. – Милые мои детки! Дорогие мои сестрички! – твердил он, обнимая и целуя их. При этом Мишель даже весь преобразился от радости. – Как долго тянулось время вдали от вас, как я тревожился… Я уже терял надежду вернуться к вам… Думал, как вы будете жить без меня? А вы, я уверен, тоже скучали о старшем брате?