Секретарь
Шрифт:
– Нет, – больше я ничего не сумела добавить, и этим, наверное, пробудила в ней любопытство.
Она выбралась из постели, пересела поближе, на пуф у туалетного столика, и повернулась лицом ко мне. Не в силах смотреть ей в глаза, я потупилась, представляя, как было бы здорово провалиться в длинный ворс ковра и исчезнуть.
– Несчастный случай?
Мамину смерть я никогда раньше не обсуждала.
– Да,
– Ох, Кристина. – Я услышала шорох бумажных платков, вытянутых из упаковки, потом почувствовала, как она вкладывает их мне в руку. – Посидите, успокойтесь, – посоветовала она. – Может, этот разговор пойдет вам на пользу.
Может быть, мысленно согласилась я. И перенеслась в прошлое, к листьям на тротуаре. Осень. Среда, половина шестого.
– По средам мама всегда приходила за мной попозже – из-за урока музыки. Я училась играть на пианино.
По словам моей учительницы, я подавала надежды. Мама строила на мой счет большие планы, но после ее смерти я бросила музыку. Позднее навыки игры на пианино пригодились мне – для машинописи.
– Какой она была, Кристина?
Я попыталась воскресить в памяти мамино лицо, но безуспешно: я стерла его оттуда давным-давно. Смотреть на ее фотографии я упорно отказывалась, наверное считая, что этого не заслуживаю. Что мне запрещено хранить в голове ее образ.
– Трудно вспомнить, столько времени прошло.
– Сколько, говорите, вам тогда было?
– Восемь.
– Ах да. Слишком рано, чтобы лишиться матери. – То же самое она сказала на моем собеседовании. Слово в слово. – Как печально, что вы не помните ее лица… Так вы, значит, возвращались домой из школы… – мягко вернулась она к прежнему разговору, побуждая меня продолжать.
– Да. Идти пешком до дома было совсем близко. Пятнадцать минут, и перейти только одну оживленную улицу. Мне не разрешалось переходить ее одной. Вот почему мама всегда за мной приходила. Когда мы были уже на середине проезжей части, откуда-то появился грузовик. Он сбил ее.
Мина протянула мне еще платок.
Мне вспомнился рев того грузовика и то, как у меня на глазах мама исчезла под ним. Мне, ребенку, показалось, что ее съели живьем.
Вот тогда-то мне и привиделось мельком мамино лицо – будто
– Я не понимаю, Кристина: вашу маму сбила машина, а вас нет? Она оттолкнула вас с дороги?
– Не помню.
– Возможно, вы вспомните, если попытаетесь, Кристина.
Я закрыла глаза и услышала, как часы у постели отсчитывают секунды.
– Когда ее сбили, я уже стояла на тротуаре с другой стороны улицы.
– Значит, вы, должно быть, убежали от нее.
Мне хотелось, чтобы Мина посочувствовала мне, жестом утешения положила руку на плечо, а она ломала голову над моим рассказом, пытаясь разобраться в нем.
– Так вы побежали вперед через дорогу, а мама бросилась за вами?
Она ждала, когда я заполню паузу. И я подчинилась.
– Да.
– Кошмар какой. Ужасно для вас – носить в себе такое чувство вины. Я же вижу, оно до сих пор с вами. – Она нахмурила лоб, склонила голову набок – выдала все внешние признаки сочувствия. – Но вы же были ребенком, Кристина. Напрасно вы себя вините. – Она обернулась к зеркалу. – Боже, вид у меня ужасный, – сказала она.
– Извините, что я расплакалась, Мина. Я об этом никогда не говорила.
– Правда?
Надувая щеки, она нанесла на них румяна.
– И даже с вашим отцом?
– Нет, ни разу.
– Печально. Вам было бы полезно услышать, что вы не виноваты – или хотя бы что он не винит вас в ее смерти. Видимо, поэтому груз оказался настолько тяжким. Вам хотелось бы знать, что отец простил вас. – Она грустно улыбнулась мне в зеркале. – Не тревожьтесь так, Кристина. Вы не упали в моих глазах. Вы же были совсем ребенком. И потом, это наш секрет. Я растрогана тем, что вы доверили его мне. Итак… вы захватите с собой поднос, когда пойдете вниз?
Конец ознакомительного фрагмента.