Секретная миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915–1917 гг.
Шрифт:
Заявляют также, что Скрябин получает много денег из Германии, но это не удалось подтвердить»[139].
Французская контрразведка проинформировала об этом сообщении 2-го бюро соответствующие свои власти на границе со Швейцарией:
МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ УПРАВЛЕНИЕ ОБЩЕЙ БЕЗОПАСНОСТИ ГЕНЕРАЛЬНЫЙ КОНТРОЛЕР СЛУЖБЫ ЮРИДИЧЕСКИХ РАССЛЕДОВАНИЙ
№ 73.548. С. Е. Париж, 6 октября 1917 г.
Военные власти сообщают, что Скрябин Владимир, русский, германофил и подозрительное лицо, в настоящее время находится в Лозанне в качестве офицера Русской армии и секретаря принца Александра Ольденбургского, недавно арестованного в России.
Являлся объектом плотного наружного наблюдения
Генеральный контролер Ж. Себили.
Кому: Господам Специальным комиссарам французско-швейцарской границы[140].
Подозрения в адрес П. Игнатьева и других русских военных разведчиков в Европе росли, как снежный ком. В 1917 году П. Игнатьев и его заместитель капитан князь В. Лещинский-Троекуров были представлены французским военным командованием к награждению орденом Почетного легиона, однако после Октябрьской революции эти знаки отличия им вручены не были. После телеграфной переписки с революционным Петроградом французские власти официальной нотой потребовали от графа П. Игнатьева вести всю такую переписку только на французском языке, а потом и вовсе ее запретили. Наконец, они приняли решение закрыть представительство русской военной разведки при Межсоюзническом бюро.
Причинами такой подозрительности к П. Игнатьеву и русским в Париже вообще было то, что, как мы видели, он осуществлял специальную контрразведывательную операцию по личному указанию Николая II с целью выяснить источники слухов о ведущихся якобы тайных переговорах представителей России и Германии о заключении сепаратного мира. В этой операции участвовал и капитан В. Скрябин, на которого французская военная контрразведка первой обратила внимание. Потом уже выяснилось, что эти слухи были полной чушью. Тем не менее граф Павел Игнатьев и его брат Алексей стали жертвами подозрений французов. П. Игнатьеву вменялось в вину причастность к секретным переговорам о сепаратном мире, близость к премьеру Б. Штюрмеру, которого в Париже считали германским шпионом. К тому же Штюрмер посещал салон матери братьев, графини Софии Сергеевны Игнатьевой, считавшейся опорой сторонников Германии, хотя в действительности дело обстояло абсолютно наоборот.
В архивах МВД Российской империи сохранилась довольно интересная справка на Софью Сергеевну, которую мы частично процитируем:
«Графиня С.С. Игнатьева, урожденная княжна Мещерская, являлась попечительницей Камчатского православного общества. Неоднократно отправляла на Камчатку церковную утварь и денежные пособия, состояла в дружеских отношениях с Камчатским архиереем. Была вхожа в высшие сферы государственной власти России. В связи с поступившими в начале 1917 года вестями о сильном землетрясении на Камчатке, она обратилась к дежурному чиновнику Министерства внутренних дел за сведениями. Графиню на дому посетил лично министр А.Д. Протопопов и сообщил интересующие ее сведения, которые якобы нельзя было передать по телефону…
Своей твердостью, решимостью и религиозным настроением А.Д. Протопопов оставил на графиню Игнатьеву самое отрадное и утешительное настроение. Она искренне негодует всем вздорным слухам о его «расслабленности и болезни». По заявлению графини, А.Д. Протопопов очень бодр, моложав и свеж на вид.
28 января 1917 года[141].»
Это донесение неизвестного агента царской охранки составлено явно в целях холуяжа перед министром, отставки которого требовала демократическая часть России. Оно, тем не менее, свидетельствует о том, что С.С. Игнатьева действительно пользовалась известным влиянием в высшем свете Петербурга, была религиозной женщиной и не слыла прогермански настроенной.
После Февральского переворота подозрения французов в отношении братьев Игнатьевых только усилились. Их обвиняли в монархизме, германофильских настроениях. При этом французские власти исходили из тезиса, что раз братья Игнатьевы монархисты — значит, непременно сторонники реставрации Николая II на троне. В связи с этим перед
В досье, заведенном на П. Игнатьева во 2-м бюро ГША Франции, постепенно стали накапливаться на него компрометирующие материалы. Многие из них носили прямо-таки фантастический характер и являлись обыкновенными сплетнями. Чего стоит такое утверждение одного из агентов 2-го бюро, вероятно, русского по национальности, что мать братьев Игнатьевых якобы являлась… любовницей Г Распутина. Информатор даже не удосужился уточнить у других русских эмигрантов возраст этой пожилой дамы: в ее годы любовников обычно не заводят, а больше думают о спасении души.
Каких-либо конкретных сведений о связях главы русской военной разведки с противником не было. Только в одном из донесений агента во 2-е бюро высказывалась мысль о том, что порочащие П.А. Игнатьева сведения скорее всего были подброшены германской разведкой. Но, как говорится, у страха глаза велики, и деятельность Русской военной разведки в Париже была поставлена под контроль французских спецслужб. А за полковником П.А. Игнатьевым по личному указанию военного министра Ж. Клемансо было установлено наружное наблюдение Сюртэ Женераль (Службы общей безопасности). Однако, кроме слухов и сплетен, французской охранке собрать чего-либо существенного не удалось.
После Октябрьской революции в России положение русских представителей во Франции еще больше осложнилось. Особенно это стало очевидным в связи с начавшимися переговорами о перемирии Советской России с державами Четверного союза и отказом стран Антанты принять в них участие. Фактический выход России из войны не на шутку встревожил французские правящие круги. Уже 5 декабря 1917 года в своем рапорте руководству военного ведомства глава 2-го бюро поставил вопрос о целесообразности сохранения различных русских миссий во Франции. Прежде всего обращалось внимание на русских представителей при Межсоюзнической секции. Правда, их терпели еще около полутора месяцев, необходимых на ликвидацию дел, хотя французы панически боялись утечки секретных сведений. Опасались французы и того, что персонал Русской миссии может поддаться революционной пропаганде, хотя в лояльности самого П. Игнатьева сомнений у них вроде бы не было, если не считать его служебной переписки с революционным Петроградом.
В досье на П. Игнатьева во 2-м бюро ГША Франции сохранилось агентурное донесение от 26 февраля 1918 года, в котором он обвиняется в связях с большевиками. В нем, в частности, говорится:
«… Доказательством того, что правительство Ленина имело связи с Павлом Игнатьевым, является тот факт, что в последнее время комиссары из Петроградского Генштаба повысили в звании до поручика князя Ухтомского и до звания прапорщика жандармского унтер-офицера Саенкова»[142].
Действительно, после Октябрьской революции правительство Ленина желало сохранить Русскую военную разведку за рубежом и не собиралось увольнять российских военных атташе. Однако большинство из них советскую власть не признали. От должностей военных атташе России за границей были отрешены генерал Потоцкий, а также Яхонтов, Ермолов, Мейер, Бобриков, Миллер и Энкель. Что же касается П. Игнатьева, то он, как мы знаем, от должности отстранен не был. Он поддерживал переписку с Генштабом Русской армии, надеясь на продолжение работы своей Службы, однако французские власти думали по-другому.
12 декабря 1917 года начальник 2-го бюро полковник Губэ составил следующее донесение на имя начальника Генштаба:
РАПОРТ
«Полковник Игнатьев 2-й передал вчера в Межсоюзническое бюро прилагаемые к сему четыре шифрованные телеграммы, предназначенные к отправке в Петроград.
В силу нынешних обстоятельств начальник 2-го бюро был вынужден приостановить их отправку.
Шифровальная секция не смогла их расшифровать.
В этих условиях 2-е бюро ГША имеет честь спросить: следует арестовать эти телеграммы или же отправить их».