Секретные архивы ВЧК-ОГПУ
Шрифт:
Пока он растапливает печку, я осматриваю комнату. Она небольшая, в два окна на реку, по стенам жестяные модели дирижаблей в разрезе, на столах и полках книги, брошюры, рукописи, на одном из столов электрическая машина, а рядом с ней станок для работ по жести.
Затопив печку, Циолковский усаживается поближе, берет слуховую трубку и начинает говорить:
— Итак, вы знаете Федорова и интересуетесь воздухоплаванием. С удовольствием поговорю с вами и сообщу все, что вас интересует.
—Благодарю вас. Я, конечно, интересуюсь воздухоплаванием
— Я вас не совсем понимаю. Я ученый, интересуюсь наукой, в частности воздухоплаванием, политических же сведений дать вам не могу, ибо стою далеко от политики. А связи с Москвой у меня если и были, то чисто делового характера, главным образом по изобретению дирижабля. Если хотите, покажу переписку, которую я вел.
— Спасибо. Но мне нужны адреса лиц, которые стоят близко к интересующему меня вопросу, так как это очень важно для нашего дела в борьбе с большевиками.
— Я очень сожалею, что не могу вам помочь, и удивляюсь, как вас могли послать ко мне с таким странным делом.
— Я сам поражен и глубоко возмущен, что меня послали сюда. Перед отправкой я пошел к князю и в приемной встретил Федорова, который сказал, что для вас есть большой важности дело и дал пароль.
— Неужели все это устроил Федоров? Я всегда думал, что он легкомысленный человек. Помимо переписки по поводу моего дирижабля, я с ним никогда ничего не имел. И лично его никогда не видел. Насколько мне известно, во время войны он был офицером-летчиком. Как хоть он живет?
— Хорошо. Мы там не голодаем, не холодаем и недостатка ни в чем не испытываем. Не то что здесь...
— Да, это проблема, — вздохнул он. — Теоретически с социалистическими идеалами я согласен, но на практике с большевиками расхожусь, и в данное время ничего не имею против монархии, лишь бы миновали ужасы голодной и холодной жизни. А бесконечные аресты! Конечно же, они возмутительны. Я ведь был членом Социалистической академии, но теперь вышел. Мне даже предлагали переехать в Москву, но я отказался. А жизнь в республике не налаживается потому, что всем управляет молодежь, не имеющая ни опыта, ни знаний.
Вскоре подали чай. Пошел разговор о ситуации на фронте, о помощи, оказываемой белогвардейцам англичанами, о дирижабле грузоподъемностью в 600 человек, который он предложил построить советскому правительству, причем в сугубо мирных целях.
Когда я собрался уходить, он проводил меня до двери и, похлопав по плечу, пожелал успехов и тихо добавил:
— Не забывайте, что мы считаем вас своими спасителями.
На следующий день я снова зашел к Циолковскому. Поднявшись наверх, я
— Боюсь, что вчера вы мне не совсем доверяли. Я решил зайти снова и показать документ, удостоверяющий, что я являюсь агентом разведывательного пункта Добровольческой армии. Вчера он был спрятан в сапоге под стелькой, а теперь я его достал.
— Нет-нет, — замахал он руками. — Я вам верю. Я вчера и с дочерьми разговаривал, и мы пришли к заключению, что вы действительно оттуда. Ведь это заметно.
Но документ он прочитал и еще раз пожалел, что ничем не может помочь.
В это время снизу раздался голос жены Циолковского:
— Константин, еще гости.
Оказывается, явился т. Поль с уполномоченными от местной ГубЧК.
— Вы Циолковский? — спросили они.
— Да, я, — ответил он, вставляя слуховую трубку.
Тут т. Поль заметил меня, и я дал знак, чтобы он поднялся наверх. Когда он поднялся, я сказал, чтобы меня тоже арестовали.
— Кто этот человек? — спросил т. Поль у Циолковского.
—Я его в первый раз вижу,—пожал он плечами. — Пришел, сказал, что из Киева, и передал привет от Федорова.
Потом нас отвели в ГубЧК. Через некоторое время, якобы для выяснения личности, меня отвели в другую комнату и освободили».
На этом отчет провокатора заканчивается. Сделав свое подлое дело, он двинулся по служебной лестнице дальше.
А в доме Циолковского полным ходом шел обыск. В дело подшит ордер № 109, на основании которого перетряхнули весь дом. Весьма любопытен текст этого документа: «Поручается товарищу Рыбакову произвести обыск, ревизию, выемку документов и книг. В зависимости от обыска задержать гр. Циолковского и реквизировать или конфисковать его товары и оружие».
Какие товары? Какое оружие? А зачем им книги? Ерунда какая-то. Но факт есть факт: в доме Циолковского искали не только какие-то таинственные товары, но и оружие. Что имелось в виду—пушки, пулеметы, шашки или револьверы, в документе не уточняется.
Задержали, а вернее, арестовали Константина Эдуардовича еще до обыска. Слава богу, дома были жена и дети, а то ведь ничего не стоило подбросить револьвер и пару гранат, а потом пришить Циолковскому обвинение в организации террористической группы. Но дочь Константина Эдуардовича Люба была опытна в такого рода делах, недаром еще в царское время сидела в Крестах, так что продолжения провокации она не допустила.
19 ноября Константин Эдуардович уже был на Лубянке: регистрационный листок Особого отдела Московской ЧК составлен именно в этот день. Кроме фамилии, образования, национальности, происхождения (кстати, из дворян), зачем-то внесены приметы Циолковского: роста среднего, походка качающаяся, нос длинный, глаза серые, волосы седые, голос глухой. Выяснилось также, что отец Циолковского перебрался в Россию из Польши, в Петербурге окончил Лесной межевой институт, работал в Рязанской губернии, там же женился на дочери помещика Юмашева, которая была полутатарских кровей.