Секретные миссии
Шрифт:
Спустя три дня совершенно случайно я смог увидеть свой дом в Дзуси. Вместе с одной спасательной группой я ехал в Камакура, где семьи многих иностранцев приветствовали нас, как первых прибывших из Иокогамы и Токио с новостями об их мужьях и друзьях. Оба селения сильно пострадали. Волна прилива, не достигшая Иокогамы, ударила со всей силой по Дзуси и Камакура. Мой дом, хотя и стоял на ее пути, выдержал, и только метровая толща воды покрыла его пол.
Когда я шел к своему дому по улицам, заваленным обломками зданий, и вдоль набережной, разбитой во многих местах, я увидел своих слуг, они сушили мои вещи на ярком утреннем солнце. Жизнь возвращалась в свое обычное русло. Глядя на старого повара и его дочь, заменивших девушку Весну и девушку Лето, я поражался, с каким невозмутимым безразличием занимались они своим делом, в то время как перед их глазами простиралась такая страшная картина разрушения, которая не могла не терзать душу. Внезапно я вспомнил о странном поведении японцев во время катастрофы. Своеобразное поведение японцев во время бедствия
Впервые я почувствовал, что глубоко заглянул в характер японского народа, будто проникнув через толстую стену, взломать которую удалось немногим иностранцам независимо от срока их пребывания в Японии. Передо мной этой стены теперь не было. Чтобы разрушить ее, потребовалось землетрясение.
Глава 7.
ЯПОНСКИЙ ХАРАКТЕР
Кого бы я ни спрашивал в Японии о характерных чертах, привычках и обычаях народа и как бы ни пытался найти внутренние процессы мышления, которые их мотивируют, я всегда получал весьма туманные, смутные и неопределенные объяснения. В поисках вразумительного ответа я обращался к друзьям как к японцам, так и иностранцам, перелистывал книги, древние и современные. Но всякий раз на свой вопрос я находил один и тот же обобщенный ответ. Мне было понятно, как и многим другим, что японский характер или личность, какое бы научное название ни дать этому странному, загадочному и своеобразному явлению, подобно электричеству, никогда не поддается точному научному определению. Даже Лафкадио Харн [16] , широко известный как один из выдающихся авторитетов по Японии, и Бейзил Холл Чемберлен [17] , несомненно, самый лучший знаток Японии, всегда попадали в затруднение, когда хотели дать объяснение японскому характеру.
16
Лафкадио Харн (1850—1904) — английский писатель и филолог. Долго жил в Японии, где преподавал английский язык. Принял японское подданство и женился на японке. Написал ряд книг о Японии и японском языке. — Прим. ред.
17
Бейзил Холл Чемберлен (1850—1935) — английский филолог, профессор японской филологии в Токийском университете. Автор ряда книг о Японии и японском языке. — Прим. ред.
Сами японцы, кажется, очарованы своим национальным характером; но они также неспособны объяснить японскую личность в простых и логических выражениях. «Нам, японцам, — писал Масанори Осима, — самим очень трудно понять особенности нашего характера, как говорит наша старая пословица: «У маяка темнее, чем вдали от него».
Интерес японцев к себе побудил Д. С. Холтома, еще одного авторитета по Японии, написать: «По всей вероятности, в настоящее время на нашей планете нет нации более чувствительной к самой себе, к своим психологическим и установившимся характерным особенностям, своим проблемам и занятиям, чем японская». Все японские литературные произведения изобилуют пространными исследованиями об обладании своеобразными расовыми качествами и характерными чертами. Холтом добавляет: «Перечислять эти качества, считать их снова и снова, анализировать и описывать, а затем провозглашать основу беспримерного достижения стало у японцев навязчивой идеей». Это Холтом назвал японским этноцентризмом [18] .
18
Этноцентризм — реакционная, антинародная «теория», согласно которой своя нация рассматривается как центр мировой культуры. — Прим. ред.
Если вы спросите среднего японского интеллигента о том, как японский народ приобрел свою «уникальную личность», он обычно скажет, что она унаследована от божественных предков. Я готов согласиться с Сервантесом, что в настоящее время японцы таковы, какими их некогда сотворил бог, и часто во много раз хуже. Но японцы обычно обижаются, когда слышат это. Для них божественное наследование личности — священная догма, которую не мог поколебать никакой ученый-антрополог. Эти старые представления продолжают существовать даже в наше время, особенно в сельских районах, где, между прочим, живет большинство японцев. Я нисколько не сомневаюсь в том, что поощрение древних верований и предрассудков путем настойчивого распространения теории божественного происхождения японцев и их характера является сильным инструментом в руках японских подпольных организаций.
В начале двадцатых годов я приступил к изучению японского характера; сперва, насколько это было возможно, путем чтения с последующим анализом утверждений тех, кого я считал неоспоримыми авторитетами, а затем путем личных наблюдений. Я был подобен собирателю бабочек, который с маленьким сачком в руках гоняется за образцами, необходимыми для полной коллекции. В своих исследованиях я имел блестящих гидов среди старожилов-иностранцев,
Я обнаружил, что первые японские и западные научные исследования в 1890—1891 годах проводились почти одновременно одним японским директором школы по фамилии Нодзэ и европейским писателем Вальтером Денингом, который позже стал широко известен как биограф Тоётоми Хидэёси [19] . Перечень характерных особенностей японцев, составленный Нодзэ, естественно, устраивал японцев; исследование Денинга было более объективным, оно и теперь не потеряло своей научной ценности. Нодзэ нашел восемь чисто национальных элементов, преобладающих в японском характере, и назвал их так: чрезвычайная антипатия к бесчестию, большое уважение к незапятнанной чести, почитание старших, покорность перед родителями, честность и откровенность, воздержанность и тенденция к полемике.
19
Тоётоми Хидэёси (1536—1598) — видный полководец и государственный деятель феодальной Японии. — Прим. ред.
Денинг в свою очередь перечислил четыре черты, составляющие основу японского характера, а именно: раннее развитие, ведущее к властности и самомнению; непрактичность; легкомыслие и непостоянство. Другой западный исследователь, капитан 1 ранга Франк Бринкли, отставной английский морской офицер, добавил следующее к выводу Денинга: бережливость, послушание, альтруизм, способность разбираться в мелочах, невозмутимость и исключительная выносливость.
В первые три года своего пребывания в Японии я убедился, что и Нодзэ и Денинг были правы в своих оценках. Дополнения Бринкли также оправдываются. Однако до 1943 года я нигде не обнаружил полного описания японского характера. В 1943 году (в разгар войны) доктор Холтом смог нарисовать непредубежденную и правдивую картину японского характера. Объективность многих современных писателей часто затемнялась их способностью предвидеть цель, к которой Япония скорее как нация, чем японцы как индивидуумы, двигалась неудержимо. В этих книгах был дан лишь частичный анализ японского характера. Выступая против японского этноцентризма, они обычно делали упор только на негативные характерные черты и часто, как это делал доктор О’Конрой и другие, полностью исключали позитивные стороны японского характера.
Доктор Холтом сумел подняться над эмоциональными предубеждениями, которые почти неизбежны во время войны, и дал следующую картину японского характера: «Общий перечень этих основных национальных психологических качеств, — писал он, — на которые делается упор в исследованиях сегодняшнего дня, включает уникальную лояльность и патриотизм; специальное дарование к ассимиляции — японцы могут воспринять самую лучшую иностранную культуру, оставаясь в то же время японцами; необыкновенная сила организации; непревзойденная способность к экспансии; благоговение перед предками; любовь к естественной красоте, артистическое и утонченное мастерство (особенно ручное); искренность и чистосердечность; оптимизм; уникальное уважение к душевной и физической чистоте; пристойность и аккуратность, и, наконец, мягкий и терпеливый нрав».
Тот, кто читал работу доктора Холтома «Современная Япония и синтоистский национализм», где дан анализ религиозных мотивов японской агрессии, должен восхищаться объективностью автора, которую он смог сохранить, несмотря на японские провокации в области политики, так убедительно им описанные.
Хотя японцы предпочитали представить свой характер уникальным и несравненным, все же нашлось несколько агностиков, которые осмелились плыть против течения и дать более объективную картину коллективной личности нации. Если Карлайл прав, что самый крупный недостаток — это не осознавать ни одного, то описания японскими писателями, особенно Нитобэ, некоторых недостатков японского характера является хорошим предвестником будущей реабилитации народа Японии. Один японец однажды сказал: «Скоро придет такое время, когда я скорее соглашусь отправиться в ад, чем остаться жить в японском обществе». И в 1930 году Нитобэ заявил: «Около двадцати лет тому назад мой озорной разум побуждал меня написать книгу под названием «Веселое государство», под чем я понимал страну, где правительство и народ много говорят и мало делают, где искусство управления — нелепый фарс и ложь. Видно, о немногом я тогда мечтал. Теперь, через каких-нибудь двадцать лет, мне не пришлось бы далеко ходить за превосходными примерами и иллюстрациями для такой книги».
Я, занимаясь в Токио исследовательской работой, узнал, что Нитобэ в действительности создал такую книгу. Он написал ее в начале этого века, когда в японских работах, посвященных национальному характеру, пропагандировались не только добродетели, но изредка и национальные слабости. Такой книгой была книга доктора Нитобэ «Образ жизни», опубликованная в 1903 году. Она заняла подобающее ей место и все еще остается единственной работой японского автора, полностью посвященной недостаткам японского характера.