Секретные операции абвера

Райле Оскар

— При чудной погоде Канарис и я ехали в открытой машине по Испании. Когда мы проезжали мимо огромной отары овец, адмирал привстал и по-военному поприветствовал стадо. Я его спросил: «Что случилось, эксцеленц?» (Пикенброк, между товарищами называемый Пики, имел обыкновение обращаться к Канарису «эксцеленц».) Канарис ответил: «Никогда ведь не знаешь, нет ли среди них твоего начальника».

Пикенброк явно намеревался этим рассказом поднять настроение. И ему это удалось.

Но вечер окончился в подавленном молчании. Адмирал Канарис не заразился от деланого веселья некоторых присутствующих, а оставался серьезным и молчаливым.

После ужина, когда все пришли в благодушное расположение, адмирал высказал им наболевшее у него

на душе. Во время своего доклада шефу я упомянул, что недавно по приказу Гитлера арестованы французские политики Рейно и Мандель, а также генерал Вейган. Адмирал вернулся к этому и в острых выражениях высказался о «гангстерских методах Гитлера и его ставленников». Мало того что на Востоке совершается столько преступлений, так теперь эту практику распространяют и на Францию, с правительством которой торжественно было заключено перемирие. Война будет проиграна. Но самое плохое, что нас, немцев, станут преследовать во всем мире. Ни один иностранец не будет доверять немцу. Многие годы после войны окажутся страшными для тех, кто сумеет ее пережить.

Канарис, который не любил застолий до утра, но иногда готовый посидеть в непринужденном кругу друзей до полуночи, на этот раз распрощался сразу после ужина.

Что же должен он был увидеть среди своих шестерых или семерых подчиненных, чтобы у него вырвалось подобное замечание! Слова адмирала вызвали у меня почти что шок. Тогдашний руководитель группы III отдела главного управления абвера по Франции, капитан 2-го ранга доктор Эрих Фейффер, попытался по-своему приободрить меня. Но имел ли тогда смысл наш труд? Ради каких презренных личностей шагают и льют свою кровь наши доблестные солдаты? Разве они не верят, что кладут свою жизнь за доброе и правое дело? От страстного высказывания нашего шефа мне стало ясно, куда ведет наш путь. С одной стороны, лицемерная пропаганда Геббельса, а с другой — планомерное уничтожение беззащитных людей! Мне вдруг стало ясно, что мы несемся навстречу страшной гибели. Военное поражение было неминуемо. После катастрофы весь мир станет нашим врагом. Какой тогда смысл в нашей работе и наших усилиях?

И все же капитан 2-го ранга Фейффер полагал, что я плохо понял адмирала.

— То, что Канарис сказал нам в сильном волнении, — считал он, — он скажет при любом удобном случае Кейтелю или даже Гитлеру. Правда, в других, более взвешенных выражениях. Канарис не побоится прямо сказать руководителям о тенденциях в войне, неблагоприятных для рейха. Он и в высших кругах указывал на то, что плохое обхождение или даже жестокое обращение с военнопленными оказывает негативное воздействие на дисциплину и боевой дух собственного солдата. Мы, как мне кажется, доверием, оказанным нам адмиралом, призваны и в дальнейшем на своей службе благородно, по-рыцарски относиться к вражескому солдату и агенту. Долг командного состава абвера был и остается — выявлять и указывать на угрозы для рейха, исходящие от вражеских держав. И не в последнюю очередь это ваша обязанность, Райле! Каждые три-четыре недели вы составляете отчет абвера о положении противника на Западе, у которого много потребителей. В нем вы, опираясь на объективные данные, постоянно можете указывать на то, где и каким образом вражеские страны получают преимущество. Вполне вероятно, что эти отчеты высшим командованием время от времени доводятся до сведения Гитлера и его доверенных лиц. Возможно, компетентным органам наконец все-таки сделается ясно, что пришло время принять политическое решение, чтобы изменить ход войны или хотя бы добиться приемлемого компромисса. На современном этапе именно в этом я вижу для вас главную миссию. Другая важная задача, защищать войска и предохранять обороноспособность страны от предательства, диверсий и нападений, — постоянная и главная для нас, сотрудников абвера III.

— Вы полагаете всерьез, — спросил я, преодолев последние преграды, — что адмирал, этот деликатный, дальновидный

человек, все еще способен сохранять преданность Гитлеру? Этот вопрос тесно взаимосвязан с тем, что мы слышали от Канариса.

— Допустим, — помолчав, возразил доктор Фейффер, — что я об этом также размышлял. Думаю, какой бы путь на своем высоком ответственном посту адмирал ни занимал, он будет руководствоваться только собственной совестью и за это держит ответ перед Богом и самим собой. Правда, нам он неоднократно недвусмысленно давал понять, что мы должны выполнять свои долг и обязанности непоколебимо и отдавая все силы.

Этой дорогой долга и шли все сотрудники абвера, которые размещались в отеле «Лютеция». Но никто из них, к примеру, не был вовлечен в события 20 июля 1944 года.

Спустя несколько месяцев после разговора с капитаном 2-го ранга доктором Фейффером в марте 1943 года у меня была еще одна странная беседа. Главнокомандующий войсками во Франции, генерал от инфантерии Генрих фон Штюльпнагель, имел обыкновение приглашать меня для доклада о положении дел с контрразведкой и наиболее примечательных разведывательных результатах. На этот раз генерал заявил мне:

— Я всегда с большим интересом читаю отчеты о контрразведывательных мероприятиях. В последнее время я обратил внимание на то, что начальник тайной полиции во Франции в своих отчетах неоднократно сообщает о тех же событиях и фактах, что и вы. Однако при этом он приходит совершенно к иным выводам и оценкам ситуации, нежели абвер. С точки зрения безопасности, он полагает, что сможет удержать движение Сопротивления в неопасных для нас границах. Вы же, напротив, предсказываете такое развитие событий во Франции, которое из месяца в месяц будет ухудшаться для Германии.

— Думаю, у меня на это имеются все основания, господин генерал. Значительные организации Сопротивления, а также некоторые более мелкие отряды в течение последнего года полностью оказались под контролем Лондона. Прежде члены этих отрядов в основном лишь выжидали удобного случая, чтобы как-то причинить ущерб германским интересам. У них не было опытных командиров, и они не были ни подготовлены, ни оснащены для ведения шпионско-диверсионной работы. В последние месяцы все это изменилось решительным образом. Большинство подразделений Сопротивления нацеливаются по радио или курьерами из Лондона и готовятся к крупным акциям. Для этого по воздуху они получают разнообразное оружие, взрывчатые вещества и другое необходимое им снаряжение. У абвера и тайной полиции недостаточно личного состава, чтобы разрушать подобные предприятия. Число вражеских радистов во Франции постоянно растет, несмотря на многочисленные аресты.

Структуре и тайной деятельности Сопротивления благоприятствовала и военная ситуация. Превосходство в воздухе вражеских держав растет, а с обширных территорий Франции войска выведены. Поэтому у движения Сопротивления появилась гораздо большая свобода передвижения, нежели прежде. Вдобавок настроения французского населения в результате оккупации юга Франции и мер принуждения, предпринятых против таких лиц, как Вейган, Рейно и других, по отношению к нам сильно ухудшились. Оттого приток в движение Сопротивления намного возрос по сравнению с тем, что еще было год назад.

Возможно, пока не стоит ожидать значительных военных операций Сопротивления против нас и, вероятно, их вообще не будет. Однако положение. с точки зрения абвера, уже сейчас в высшей степени критическое. От многочисленных шпионских сетей во Франции уже невозможно скрыть какое-либо передвижение войск. Количество диверсий неуклонно растет. Ничто не говорит о том, что ситуация в будущем изменится в нашу пользу. Судя по всему, следует рассчитывать на противоположное. Я знаю развитие событий во Франции с 1940 года. Тогда население было настроено мирно. Напротив, сегодня я вижу такое же различие, как между днем и ночью. Кто этого не признает, тот просто закрывает глаза, господин генерал.