Секретный туннель
Шрифт:
— Стрелял. Я командовал группой и первый выстрел сделал я, — с мрачным вызовом наконец-то ответил Джексон. — Теперь ты знаешь все. Или почти все… Хочешь пристрелить меня? Давай, стреляй.
— Да пошел ты… — Майор нетвердой рукой налил по полной стопке, расплескивая золотистую влагу, и подвел итог всем своим еще неясным сомнениям: — Я тебя не знал, не знаю и знать не хочу. И даже не видел никогда. Пусть с тобой вон Мария со своими полковниками разбирается, если захочет. Их земля, в конце концов. Давай выпьем за нашу иногда такую поганую работу. Но кто-то ведь должен ее делать… Пей, рейнджер, за ВДВ пей,
Остаток вечера Орехов помнил смутновато, в виде отдельных неясных картинок. Четко помнил весь разговор с Джексоном. Помнил, как потом с помощью Марии организовали что-то вроде ужина и снова пили — уже в общей компании с девушкой и пловцами. Вроде бы все было прилично. Но последними четкими воспоминаниями стали слова Ската, сказанные неизвестно к чему: «Кондор — птица, может быть, и очень гордая, и очень сильная, а жрет падаль…» На что Джексон мрачно заметил: «Но не всякий, кто жрет падаль, — кондор. Ты главное запомни, парень: кондор умеет ждать. И всегда добивается своего…»
49
Номера в отеле, как показалось майору и его «бейсджамперам», были те же самые, да и гостиница звезды этак на три называлась так же — «Эксельсиор».
Орехов, чисто выбритый и отмытый, что называется, до скрипа, расслабленно развалился на широченной кровати и бездумно созерцал не очень-то качественно отремонтированный потолок. «Ну, точно, как в нашей России-матушке — халтура… «Майор, а как ты здесь оказался, а? Вроде бы и не стреляли…» Вспоминая советский вестерн про товарища Сухова, Орехов мысленно посмотрел на себя, валяющегося на буржуйской кровати, со стороны и осуждающе покачал головой: «Налицо полное разложение армии. Сибарит, блин!»
— Сеньор, ваш кофе! — весело объявила Мария, впорхнувшая в комнату с подносиком, на котором заманчиво дымился небольшой кофейник, распространяя теплый кофейный аромат, и стояли тарелочки с какими-то крохотными бутербродами. Мария была свежа, бодра и, в отличие от Орехова, настроена гораздо более оптимистично. Какой-то легкомысленный кусочек тряпочки изображал, очевидно, халат, едва прикрывая великолепные ноги и все остальное — не менее великолепное…
— Привет, — буркнул майор, чуть прикрываясь легкой простыней. — Я и говорю: полное моральное разложение. Кофе в постель — что за буржуйские предрассудки…
— Пей кофе, Сережа, — я сама варила, это очень вкусно, — Мария ласково взъерошила короткие светлые волосы Орехова и вдруг прижалась к его плечу. — У тебя красивое имя. А почему ты все еще майор, а не полковник? А хочешь сразу стать генералом?
— Не хочу, — осторожно отхлебывая огненный и действительно очень вкусный напиток, качнул головой Орехов. — Мне не нравятся наглые и пузатые генералы, которым чахленькие, замордованные солдаты строят особняки… как это… асиенды.
— Сережа, я сейчас говорю очень серьезно, — Мария порывисто встала и посмотрела на Орехова сверху вниз. — Я разговаривала с нашим командованием. Они очень довольны результатами операции, благодарят всю твою группу и, наверное, будут ходатайствовать перед вашими, чтобы вас наградили. Но я о другом. Мы предлагаем тебе и твоим пловцам остаться у нас поработать
— Мария, — майор без стука поставил пустую чашечку на столик и тяжело вздохнул, шелестя пачкой сигарет. Прикурил и, пряча взгляд за облачком дыма, мягко произнес: — Из тебя выйдет замечательная генеральша, только стар я для тебя, извини. Да и не в тебе дело… Как же тебе объяснить, а? А давай-ка ты к нам, в Россию, инструктором на базу спецназа, а? Миллионов не обещаю, но условия тоже очень приличные…
— Нет, милый, это невозможно, — без раздумий отрезала девушка. — Как я брошу свою страну?
— Ну вот, видишь, ты сама и ответила на все свои вопросы. Я ведь тоже, знаешь ли, русскую зиму люблю, снег, морозец… В моем возрасте трудно менять климат, страны, образ жизни… Кстати, а что там у вас с тем наемником, с Джексоном? Чем история закончилась?
— Тебе лучше забыть о нем. Не было никакого Джексона, и все, — лицо Марии, неуловимо изменилось и стало жестко-деловым. — Наши простили его и отпустили на все четыре стороны. Подробностей я не знаю. И где он сейчас, я понятия не имею. Да, он для тебя оставил конверт. Можешь быть спокоен — его никто не вскрывал.
Орехов взял протянутый девушкой конверт, осмотрел со всех сторон, хмыкнул в ответ на шутливо возмущенную реакцию Марии, принявшей оскорбленный вид, и вскрыл письмо.
«Прощай, солдат! Хотя… Недавно один забавный толстяк сказал мне, что, оказывается, Земля наша удивительно маленькая и тесная. Если тебе вдруг надоест тоскливая зима или станет совсем хреново и понадобится помощь — напиши по этому адресу… Будет лучше, если ты его просто запомнишь, а письмо это сожжешь. Б.Дж.»
— Как говорит мой Скат: «Баба с воза — кобыле легче». — Майор щелкнул зажигалкой, и через минуту от послания осталась лишь серая кучка пепла в пепельнице. — Когда у нас самолет, Маша?
— Сегодня вечером. Я отвезу вас — и тебя, и твоих парней, — Мария грустно усмехнулась. — Я все понимаю. Как сейчас говорят, секс — еще не повод для знакомства… Но я все равно благодарна тебе, майор, и ни о чем не жалею. Можно я подарю тебе на память одну вещицу?
Девушка сняла со смуглой шеи тонкую цепочку с крохотным распятием и протянула Орехову.
— Ты, наверное, православный, а это католический крестик. Но это ведь ничего, правда? Ведь Бог для всех один… Пусть он хранит тебя, мой несбывшийся хенералиссимо…
— Да, один, — очень серьезно кивнул Орехов и тут же смутился, растерянно пожимая плечами: — А мне тебе и подарить-то нечего, неудобно-то как получается…
— Ты мне подарил несколько часов счастья — а это очень много, поверь. А на память, если не жалко, оставь мне свою зажигалку.
— Возьми, конечно, только она совсем недорогая. Прости, я дурак, что-то все не то несу… Мария, ты прости меня. За все. Хорошо?
Девушка вновь вздохнула, торопливо кивнула, пряча взгляд, и, быстро взяв себя в руки, уже почти чужим тоном сказала: