Секреты чеховского художественного текста
Шрифт:
Можно даже предположить, что писатель возложил на Цвибуша, бродячего артиста, художника, часть своих собственных проблем, доверив ему "обкатать" некоторые типы сравнений, в использовании которых автор еще не чувствует себя уверенно и которые в авторской речи, быть может, слишком резали бы слух.
Болтовня Цвибуша действительно полна сравнений.
Как и в чеховском слоге, в ней соседствуют общеязыковые сравнения-штампы и вот такие откровения: "Нервы ее слабы, как ниточки на рубахе, которую носили пять лет" [С.1; 304].
Некоторые созданные
Но это - ошибка Цвибуша.
Чего нельзя сказать о другом сравнительном обороте из "Ненужной победы", включенном в речь повествователя: "...маленькая, сморщенная, как высохшая дынная корка, старуха" [С.1; 286].
Будь сравнение связано только со сморщенной кожей, оно казалось бы, наверное, более точным и порождало бы конкретный образ. Но сравнение распространено здесь на общий облик старой женщины и несколько "размывается", не срабатывает.
Есть в произведении бросающиеся в глаза повторы.
Описывая действие выпитой водки на барона Артура фон Зайница, автор сообщает: "Лицо его покраснело и просветлело. Глаза забегали, как пойманные мыши, и заблестели" [С.1; 309].
Нетрудно заметить, что образ пойманных мышей несколько противоречит благодушному состоянию героя.
Это противоречие снимается в другом случае использования того же самого сравнения, уже более соответствующего ситуации:
"Голос графини был тих и дрожал. Глаза бегали, точно пойманные мыши. Ей было ужасно стыдно" [С.1; 329].
Нет оснований говорить, что данный повтор одного художественного средства как-то мотивирован художественно.
Тот факт, что барон фон Зайниц "родня этим живодерам Гольдаугенам" [С.1; С.37
304], довольно слабый аргумент.
Имеются примеры ошибок и другого рода:
"Яркий, как зарево пожара, румянец выступил на лице графини" [С.1; 329].
Соседство двух слов "пожара, румянец", хоть и разделенных запятой, создает так называемый стык сходно звучащих слогов, особенно заметный при чтении вслух, что мы уже встречали в чеховских текстах. Он затрудняет произнесение фразы и при этом совершенно не обязателен в данном случае, поскольку не содержит никакой полезной информации.
Попытка оправдать замеченную эвфоническую несообразность замешательством героини вряд ли будет состоятельна и к тому же противоречит проявившейся уже в ранние годы заботе Чехова о благозвучии, гармоничности фразы. Позднее эта забота станет составной частью довольно популярного суждения о музыкальности чеховского стиля.
Данный пассаж мог бы показаться далеким от рассматриваемой проблематики, но он связан с техникой введения сравнительного оборота в контекст, а эту технику Чехову нужно было совершенствовать. Тем более, что приведенный пример содержит еще одну ошибку.
"Зарево
Ситуация, весьма характерная для чеховских произведений середины 1882 года.
Не оправдывает авторских промахов и мнение, что "Ненужная победа" это, возможно, "известная стилизация".
На самой художественной ткани текста упомянутое обстоятельство отразилось мало. Здесь мы обнаруживаем тот же набор средств поэтической выразительности и то же критическое, экспериментаторское отношение к ним, характерные для Чехова в напряженный период, когда решалась судьба его первой книги. Публикация "Ненужной победы", как уже подчеркивалось, была начата, 18 июня 1882 года, за день до первого обращения в цензурный комитет по поводу многострадального сборника.
Прежние "технологии" уже не вполне отвечали задачам, которые поставил перед собой писатель. Новые еще не были выработаны, пребывая в стадии осмысления, определения и становления.
И ошибки, видимо, были неизбежны.
Чеховские просчеты в этот период, быть может, не менее показательны, чем его удачи, и говорят не только об эстетике российских юмористических журналов в начале 80-х годов XIX века, но и - о направлении творческих поисков Антоши Чехонте, говорят о его у ч е б е. С.38
Мотив продажи молодой женщины, ставший сюжетной основой одного из последних эпизодов "Ненужной победы", отозвался в рассказе "Живой товар" (1882).
Ирония героя-рассказчика соединилась здесь с непривычной резкостью оценок, отчасти напоминая по тону "Который из трех", нелепая, анекдотическая ситуация - с достаточно серьезной нравственно-психологической проблематикой.
То же самое можно сказать о тропах, почти на сто процентов представленных сравнительными оборотами. Они также отразили стремление писателя к синтезу старого и нового в поэтике.
Особенно показательна фраза на первой странице рассказа, соединившая в себе два сравнения: общеязыковое, расхожее, и - окказиональное, плод авторских усилий: "...ее жидкие волосы черны, как сажа, и кудрявы, маленькое тело грациозно, подвижно и правильно, как тело электрического угря, но в общем..." [С.1; 358].
Заметим попутно, что слово "электрический", придающее фразе ритмическую и звуковую выразительность, завершенность (попробуйте прочитать фрагмент, выбросив определение), несколько "выпирает" даже на взгляд сегодняшнего читателя. Что же говорить о чеховских современниках, для которых это был очевидный неологизм из малознакомой сферы. Не снимает противоречия и то обстоятельство, что сочетание "электрический угорь" - ихтиологический термин.