Секреты чеховского художественного текста
Шрифт:
"Артист говорил Ольге Ивановне, что со своими льняными волосами и в венчальном наряде она очень похожа на стройное вишневое деревцо, когда весною оно сплошь бывает покрыто нежными белыми цветами" [С.8; 8].
Обратим внимание на то, что это яркое сравнение приписано одному из гостей Ольги Ивановны, считавших своим долгом льстить молодой привлекательной женщине.
Кроме того, данное сравнение, вынесенное в отдельный абзац, включено в более широкий контекст, раскрывающий, опять-таки в сравнительном ключе, яркость, неординарность Ольги
В таком положении это сравнение одновременно связано и с контекстом, "работает" на создание эффекта "особости" Ольги Михайловны, ее отдельности от Дымова и принадлежности миру красоты, миру искусства, и - с подтекстом, пока еще угадываемым, который раскроется в дальнейшем повествовании.
Портретное описание Дымова, очень неказистого в этой блестящей компании, предваряет собой несколько литературное сравнение, высказанное артистом.
Такое соседство примечательно.
Тем более, что описание ординарного Дымова завершается словами: "Казалось, что на нем чужой фрак и что у него приказчицкая бородка. Впрочем, если бы он был писателем или художником, то сказали бы, что своей бородкой он напоминает Зола" [С.8; 8].
Это авторское указание на относительность людских суждений, их зависимость от ложных стереотипов еще более понижает ценность сравнения Ольги Ивановны с цветущим вишневым деревцом.
И как бы готовит скорое развенчание героини, изображенной в момент, который условно можно назвать венчанием (описывается свадьба). Ложным окажется вишневое цветение, ложным окажутся надежды на счастье женщины, не способной отличить истинные ценности от мишурного блеска. С.113
Однако не всегда связь чеховских сравнений этого периода с подтекстом и авторской идеей так сложна.
В рассказе "Страх" (1892) находим несколько развернутых пейзажных описаний, построенных на сравнениях.
Вот первое из них: "Было уже темно; сильно пахло вечерней сыростью, и собиралась восходить луна. На чистом, звездном небе было только два облака и как раз над нами: одно большое, другое поменьше; они одинокие, точно мать с дитятею, бежали друг за дружкой в ту сторону, где догорала вечерняя заря" [С.8; 129].
В соотнесении с событиями рассказа данное описание наполняется символическим смыслом.
Символика настолько прозрачна, что даже возникает опасение исследовательской ошибки.
Бесприютные, не понимающие жизни и себя, испуганно бегущие друг за другом и друг от друга в сторону заката - такими предстают герои этого произведения. Причем герой-рассказчик замечает упомянутые два облака - "как раз над нами".
Думается, что эта небесная параллель не случайна.
Как не случайно и то, что оба героя в описываемый момент сидят в ожидании кучера "на паперти" [С.8; 129].
Такие параллели и наполненные особым смыслом детали, взаимодействуя с сюжетно-фабульным планом произведения, создают многомерное поле подтекста,
Указанный принцип проявляется и в дальнейшем:
"Силин не слушал и, подперев голову кулаками, о чем-то думал. Церковь стояла на краю улицы, на высоком берегу, и нам сквозь решетку ограды были видны река, заливные луга по ту сторону и яркий, багровый огонь от костра, около которого двигались черные люди и лошади. А дальше за костром еще огоньки: это деревушка... Там пели песню" [С.8; 130].
Поэтика сравнений и менее прямых сопоставлений способствует углублению подтекста, смысла произведения в целом.
Значимым здесь оказывается все: и решетка ограды, и костер, и песня; все привносит свои смысловые оттенки, взаимодействует друг с другом, с сюжетно-фабульным уровнем текста, формируя художественное целое.
По-своему "черные люди и лошади" соотносятся со следующим пейзажным описанием:
"На реке и кое-где на лугу поднимался туман. Высокие, узкие клочья тумана, густые и белые, как молоко, бродили над рекой, заслоняя отражение звезд и цепляясь за ивы. Они каждую минуту меняли свой вид, и казалось, что одни обнимались, другие кланялись, третьи поднимали к небу свои руки с широкими поповскими рукавами, как будто молились... С.114
Вероятно, они навели Дмитрия Петровича на мысль о привидениях и покойниках, потому что он обернулся ко мне лицом и спросил, грустно улыбаясь:
– Скажите мне, дорогой мой, почему это, когда мы хотим рассказать что-нибудь страшное, таинственное и фантастическое, то черпаем материал не из жизни, а непременно из мира привидений и загробных теней?
– Страшно то, что непонятно.
– А разве жизнь вам понятна? Скажите: разве жизнь вы понимаете больше, чем загробный мир?" [С.8; 130].
Эта обширная цитата понадобилась для того, чтобы показать органическую включенность сравнений в контекст и - еще большую их связь, через цепочку ассоциаций и сопоставлений, с подтекстом произведения.
Действительно, что страшнее и непонятнее: белые ли клочья тумана, похожие на привидения и разыгрывающие странное аллегорическое представление из человеческой жизни, или - "черные люди и лошади" в багровых отблесках костра?..
Образ туманных привидений не нов у Чехова.
В рассказе "Верочка" (1887) мы уже видели нечто подобное: "... клочья тумана, похожие на привидения, тихо, но заметно для глаза, ходили друг за дружкой поперек аллей" [С.6; 71].
Автор, возможно, почувствовавший некоторую нарочитость картины, счел необходимым заставить и своего героя ощутить то же: "Весь мир, казалось, состоял только из черных силуэтов и бродивших белых теней, а Огнев, наблюдавший туман в лунный августовский вечер чуть ли не первый раз в жизни, думал, что он видит не природу, а декорацию, где неумелые пиротехники, желая осветить сад белым бенгальским огнем, засели под кусты и вместе со светом напустили в воздух и белого дыма" [С.6; 71].