Секреты гоблинов
Шрифт:
Внезапно три птицы полетели в лицо Клоку и сбили его с фургона. Он упал вниз и дальше вниз.
Роуни подполз к краю. Он увидел всплеск далеко внизу. И больше ничего.
Картина VIII
Нонни стояла на краю оврага и размахивала пращой. Она стреляла в нападающих птиц, пока, наконец, больше не осталось птиц, в которых можно было выстрелить. Потом лебедка завершила свою работу, и фургон был наконец втянут на землю.
Когда они отвязали фургон, Нонни перекинула ногу через висящую веревку
— Найди его, — сказала Семела. — Возьми плот, который мы бросили. Встретимся дома, ладно?
Нонни кивнула, вцепилась в веревку и поехала вниз.
— С ним все будет в порядке, правда? — спросил Роуни.
— Клок не умеет плавать, — сказала Эсса. Больше она ничего не сказала.
Роуни вспомнил падение Клока. Роуни смотрел, как он падал, и смотрел потом, и ему казалось, что он тоже падает.
В молчании труппа собрала заводного мула и двинулась вдоль берега к городу. Роуни снова надел шляпу и перчатки, чтобы скрыть свое неизмененное тело.
Далеко они не продвинулись.
На перекрестке, в длинной тени поместья и нескольких лачуг упавшее дерево перекрывало дорогу в Зомбей. Около дерева дети играли в считалочки, распевая: «Тэмлин, медник, нищий, вор!» в один голос, и тот, кого назвали вором, должен был гоняться за назвавшим по кругу, пока круг не замкнется.
Роуни знал эту игру. Он играл в нее раньше. Он бегал по кругу, а болвашки пели: «Проклинатель, заклинатель, измененный, вор! Маска, лиса, часы, вор!»
Дети перестали петь и уставились на фургон.
Роуни сидел на козлах между Томасом и Эссой. Он выглянул из-под собственной маленькой шляпы и всмотрелся в лица детей, чтобы убедиться, что среди них нет болвашек. Их не было. И не могло быть, на таком-то расстоянии от города.
— Обогнуть не получится? — сказал Томас.
— Нет, сказал Томас. — Обогнуть не получится. Другая дорога в обе стороны никуда толком не ведет.
Старый гоблин слез с козел и зло помахал тростью в сторону упавшего дерева:
— Почему никто в целой деревне не убрал это препятствие? Почему никто этого не делает? Оставлять это до утра — неуважение к путешественникам.
Старший и самый высокий из детей выступил вперед:
— Это город, — сказал он. — Это не деревня. — Он сказал это гордо и презрительно.
— О-ё, — прошептала Эсса.
— Как тебя зовут, мальчик? — спросил Томас, крепко воткнув трость в землю и подавшись вперед.
— Янсен, — сказал мальчик. Он говорил так, как будто Томас должен узнать его имя, как будто все и вся должны знать, кто он такой.
— Это не город, юный Янсен, — сказал Томас. — Это перекресток с солидным домом поблизости, и я еще польстил этому месту, назвав его деревней. И вам, кстати, ни к чему петь и скакать на перекрестке. Вы можете потревожить могилы бесчисленных бродяг, похороненных здесь, чтобы они никогда не нашли дорогу домой, чтобы бродить там призраками. Не очень-то мудро демонстрировать неуважение к мертвым и к путешественникам, которым предстоит дальняя дорога. Пожалуйста,
Янсен скрестил руки на груди и не двинулся. Остальные дети собрались позади него.
— Какое нам дело до могил на перекрестках, если в них лежат одни преступники? — спросил он. — Какое нам дело до путешественников, если это всего лишь гоблины?
— Мне это не нравится, — прошептала Эсса. — Роуни, приготовься что-нибудь предпринять. Не знаю, что, но что-нибудь. Можешь схватить Томаса и зашвырнуть его в фургон, и мы очень быстро покатим в любом направлении.
Томас выпрямился в полный рост. Кончик его шляпы почти доставал до плеча мальчика:
— Ну-ну, буди мертвых под своими ногами, если тебе это по нраву, но больше не спорь со мной. Я и мои спутники очень устали и горюем.
Янсен подошел к фургону и постучал рукой по стенке:
— Здесь нарисованы маски, — сказал он. — Значит, вы актеры. Гоблины-актеры. Сыграйте нам.
Младшие дети повторили:
— Сыграйте, сыграйте!
— Нет, — сказал Томас. — Мы устали и нам нужно далеко ехать.
Мальчик швырнул на землю монету. Она была большой и, похоже, серебряной.
Томас наступил на монету, но не поднял ее.
— Ты сын купца? — спросил он. — Нет. Вряд ли. Никто из семьи купца не будет так беспечно разбрасываться деньгами.
— Моя семья владеет одной из самых крупных угольных лавок города, — сказал Янсен. Он сказал это с вызовом, ожидая, чтобы кто-то сказал ему, что производство угля — грязное дело.
— А, — сказал Томас. — Покупатель и продавец сердец. Тот, кто верит, что любое сердце покупается и продается. Что ж, угольный мальчик, мы играем за монеты и почти за все монеты, но не за твои. — Он поддел монету кончиком трости и отшвырнул прочь. Она подкатилась обратно к Янсену. Мальчик сгреб ее с земли, красный и злой. Он сильно бросил ее и сшиб шляпу с головы Томаса.
— Это плохо, — сказала Эсса. — Это очень плохо. — Она покрепче взяла поводья. — Может быть, Горацио перепрыгнет это дерево? Раньше он никогда не прыгал, но можно попробовать.
Роуни слез с другой стороны фургона, где его никто не видел. Он сбросил шляпу и перчатки и со спины приблизился к толпе детей. Их внимание было в другом месте. Никто не увидел его в тусклом свете. Никто не заметил, что Роуни стоит за ними, практически среди них. Никто не заметил, что он незнаком им.
Между тем Томас поднял свою огромную шляпу, тщательно ее отряхнул и надел на голову. Потом он вынул из трости тонкий меч и направил его так, что кончик лезвия почти касался кончика носа Янсена.
— Я получу от тебя извинения, — сказал Томас. Его голос был спокойным, тихим и холодным.
Янсен смотрел на него, явно боясь, явно не желая отступать. Старый гоблин крепко держал меч.
Все хотели видеть, что произойдет дальше.
Тут со стуком и щелчком открылся люк в стене вагона. Масляные лампы ярко зажглись вокруг него. Один из музыкальных ящиков заиграл веселую музыку.